Туман
Шрифт:
– Как, вы хотите туда?!.
– перебил я его, стараясь овладеть мыслями.
Он вдруг запахнулся пледом и прыгнул в воду.
– Докажу!..
– крикнул он из тумана, чернея крыльями.
– Со-рок лет на основе права!..
Мелькнули в тумане чёрные его крылья и пропали. Я крикнул:
– Постойте!.. стойте!!.
– Что?..
– крикнуло глухо из тумана, и я увидел смутную фигуру.
–
– крикнул я, - товарищ Месяц… грозит расстрелом!..
– Это к уголовной милиции… производить дознания и я в отставке! Два раза обыскивали… Пусть они оградят право своих рабов, которые вынуждены были… моё право! Если первичные нормы права разрушены… - хаос! Сорок лет я оберегал незыблемость закона и не могу!.. Дело не в портсигаре, а…
И он провалился в муть.
Я долго искал дачу профессора Чернобабина. В плеске, ливне и грохоте крепко-трескуче билось в моих ушах: пра-во, прра-во! и я повторял его, это крепкое слово - право. Оно навязло на языке, завязло в мыслях, отдавалось в прыжках по лужам. Оно воплощалось, становилось чем-то, таинственным существом каким-то, вертелось со мной в тумане. Бобровый воротник, портсигар, бандиты, детские милые головки, людоеды, гуси, рабы, расстрелы… - вместе с ним вертелось, чёрными крыльями махало, и всё - туман!
Я глядел в душную гущину тумана. Там разверзались хляби. Там разнималось, рушилось в пустоту.
Я нашёл, наконец, дачу профессора Чернобабина но - никакого Семёна Лычки.
– Лычка? Лы-чка… - бессмысленно повторял чуть державшийся на ногах старик, варивший под навесом с другим таким же, татарином, лошадиные маслаки в котле, вонявшие кислым клеем.
– Такого что-то и не было… Лычка!.. У меня брат был, Степан… так он Ды-ч-ка… и я тоже, Никифор Дычка… с Полтавщины, давно здесь. Хороший садовник был, всякие розы умел ухаживать, при покойном Ликсей Опанасьице. Другая неделя пошла, как помер. Мы с Якиром и закопали его, без покрова-погребения, в клунбе вон закопали… - показал старик на большую клумбу со свежим холмиком, засаженную голыми деревцами роз.
– Нема Степан… - отмахнул головой старик-татарин и заморгал на клумбу.
– Ушла дале-еко.
– А Лычки не было. Это вам про Степана нашего говорили: Степан Дычка, мол!
Верно, Степан ходил
– Зима пришёл, ничего нема… - покивал татарин.
– Голова болит стал… живот болит стал.
И тонко, жалобно, как ребёнок, заплакал в руки.
Я пошёл от этих двух стариков. Долго бродил в тумане, искал дачу Варшева с молоком, с коровой.
К ночи пришёл на горку ко мне сосед, рассказывал: - А вот чего случилось, милицейский рассказывал. Прибежал к ним сумасшедший человек один. Оказывается, который судебной палаты был, дача у него за Варшевым, «Светлодар». Жили тихо. На базар одежду носил, выменивал. И прибёг жаловаться, ограбили его, будто, ночью. За беспорядки жаловался, законов у вас нет! Наш, в высокой шапке-то который, словно халдей какой… начальник розыска, как его… Семыкин! Ну, всё записал, чего ограбили. На боле сто милиёнов! Так и ахнули! Как так, у вас столько раз леквизовали, и такой нашей власти убыток от вашего обмана? Всё и записали в протокол. И легистрацию велел подписать, какого происхождения. Выходит, пор-курор! Сейчас его с милицейскими к Месяцу прямо в лапы! под расписку! А Месяц в автомобиль садился, в Ялту ехать. Подхватил его с собой, по-омчал. «Вот так орла поймали!» - говорит. Смеялись там. Говорят там уж без разговору. Говорят, сколько тыщ народу от него страдали на каторге, самый для народа вредный был. А подручных Месяц послал на дачу, забрать всех, и в подвал, до его приезду, и всё забрать. А тот их пушил!.. Так разносил, ничего не боится! Раз сумасшедший, за себя уж не отвечает. На самого даже Месяца накричал!.. Ну, теперь уж без разговору…
Март, 1928 г. Париж.