Туманные аллеи
Шрифт:
– Это что?
– Из советского времени, ты вряд ли помнишь. Какой-то ВИА пел. Вокально-инструментальный ансамбль. Нет, правда, вот вымрет человечество или трансформируется, будет какая-нибудь неорганическая цивилизация. Плазменная какая- нибудь. И для них все эти наши красоты будут звук пустой. И все наши драмы, все эти Анны Каренины, Раскольниковы, Илиады и Одиссеи, они просто не поймут эту чушь. Будут носиться по космосу, питаться кварками, размножаться молниями. А все, чем мы мучились и чему радовались, исчезнет. Но они тоже что-то любить должны, как думаешь? Интерес
Ему почудилась в том, как она на него смотрит, легкая снисходительность. Умиление матери, любующейся своим умствующим ребенком. Ребенку было бы приятно, а ему стало немного досадно.
– Все это, между прочим, не такая уж теория, – сказал он. – Мы по чужим установкам живем и по чужому примеру. И даже удобно. Вот джинсы, футболки, кроссовки. Нормально. А сто лет назад шли бы – ты в кринолине, я в камзоле каком-нибудь, за кусты цеплялись бы, но тоже считали бы, что нормально. Понимаешь? Глупо говорю, что ли, чего ты смеешься?
– Я не смеюсь.
– А что? Какая-то загадочная сегодня.
– Да нет, просто отдыхаю. Выкинула все из головы.
– И правильно. И мне надо.
Они подошли к крутому берегу, спустились по деревянной лестнице. У дощатого причала покачивались прогулочные лодки, тихо постукивая бортами и позвякивая цепями. Человек в брезентовом плаще закрывал дверь фанерной будки. Наверное, он заведовал этими лодками.
– Вы тут хозяин? – весело и громко спросил мужчина.
– Завтра приходите.
– Черт, досадно! Понимаете, штука какая? Человек как устроен? Мы даже и не собирались кататься. И если бы было можно, еще подумали бы. Но вот нельзя, и сразу очень хочется прокатиться! Просто парадокс! Но для вас тут в чем плюс? Днем скучно – вам заплатили, вы дали лодку, весла, и все. Тут же платные лодки?
– Конечно.
– Ну вот. А теперь все интересней, вы можете дать, а можете не дать. Вы уже не просто лодочник, вы – вершитель судьбы. Вы, конечно, можете не дать лодку, мы поймем. А можете сделать нас счастливыми. Не каждый день бывает возможность кого-то осчастливить!
Женщина улыбалась. В первые годы совместной жизни она стеснялась этой манеры мужа говорить витиевато в простых ситуациях и с простыми людьми. А потом привыкла. И поняла, что многим из простых людей это нравится. Их как бы приглашали в другую область отношений, им оказывали доверие, их заведомо считали достаточно мудрыми, чтобы взглянуть на обычный предмет с необычной точки зрения. Хотя встречались и непрошибаемые, которых такое приглашение к мудрости только злило, им было удобней в привычном обиходе.
Человек в плаще, похоже, не очень-то слушал, нагнулся к одной из цепей и что-то там делал. Распрямился, повернулся, оказался совсем молодым, лет двадцати пяти, не больше. Он подал мужчине замок.
– Когда вернетесь, цепь на
– Спасибо огромное! – мужчина достал бумажник, глянул. – Наличности нет, только карточки.
– Завтра заплатите. Весла потом вон туда положите, в лодке не оставляйте. И не утопите вашу спутницу, а то с меня спросят.
Говоря это, он поглядывал на женщину с иронической полуулыбкой, с легкой и веселой охальностью в глазах: знаю, знаю, зачем к нам в пансионат мужики в возрасте приезжают с молоденькими хорошенькими женщинами, ничего против не имею, хотя я, на всякий случай, молод, свободен и собой неплох!
Женщина в ответ улыбнулась, чтобы доставить ему удовольствие, но все же сказала:
– Не беспокойтесь, муж хорошо с веслами управляется.
Лицо молодого человека тут же стало подчеркнуто приличным и служебным:
– Тогда нет проблем!
Он ушел.
Муж, отталкиваясь от причала и начиная грести, добродушно ворчал:
– Благодетелем и вправду себя почувствовал, а на будке табличка – до девяти. Он всего лишь свою работу выполнил!
Лодка скользила в тишине, он окунал весла аккуратно, будто жалея, что приходится нарушать гладкость воды, берега были плохо видны в тумане, но выше все еще было ясно, и сквозь верхушки деревьев посверкивали лучи уходящего солнца.
Показался мост, высокий, железнодорожный, в треугольниках металлических ферм. Казалось, он перекинут не от берега к берегу, а от деревьев к деревьям.
– Мост, – сказала она.
Он оглянулся.
– Да. Всегда, когда вижу такой мост, вспоминаю кадры из фильма Германа. «Проверка на дорогах». Помнишь?
– Когда партизанам надо было взорвать мост, а под ним в барже наши пленные? Жуткая сцена.
– Герман вообще жуткий. Поворачиваем?
– Еще поплывем. Очень уж хорошо.
Он поднял весла, уложил вдоль бортов, лодка двигалась сама, по течению.
Она опустила руку, смотрела, как вода обтекает пальцы.
– Кувшинки, – увидел он. – Хороший знак, если есть кувшинки, значит вода чистая. И это даже странно, у них, говорят, краску с фарфорового завода сливают. Я читал, можно сходить на экскурсию, посмотреть, как это делается, сходим?
– Может быть. Знаешь, похоже, я беременна.
– Похоже – или…
– Или. Да, точно. Теперь уже точно.
Обычно очень словоохотливый, мужчина молчал.
Она смотрела на свою руку.
У него была дочь от первой жены, погибшей. А еще сын, живший со своей матерью отдельно. И у нее тоже имелся сын от первого брака. Они жили вместе уже шесть лет, о совместном ребенке речи не шло, ему, похоже, уже хватало, а она считала себя после первых сложных родов неспособной зачать. Так и врачи говорили. И – вот. И она не знала, как он к этому отнесется. Конечно, аборта не потребует, не такой добрый человек. Но будет ли рад? У него и так полно забот, да и возраст. Все уже устоялось, наладилось, и что же, в пятьдесят лет становиться опять молодым папашей? Пеленки, распашонки, детский плач по ночам?