Туманные аллеи
Шрифт:
И вдруг она услышала смех. Подняла голову, посмотрела.
Он смеялся негромко, качал головой, будто чему-то удивлялся.
– Ты чего?
– Да я все о том же, насколько голова у нас замусорена! Естественно, я тут же «Американскую трагедию» вспомнил, как там парень девушку топит. Узнал, что беременная, повез на лодке кататься и утопил.
– Я читала. Да, вовремя вспомнил, – засмеялась и она.
– А ты хорошее место нашла, чтобы такие признания делать.
– В самом деле. Знаешь,
– Не помню. А тебе как лучше?
– Убивать больно. Лучше сразу утопить. Захлебнусь, и все.
Ей хотелось к нему. Сесть рядом, чтобы обнял. И ему хотелось к ней.
Но оба понимали, что это уже лишнее, что больше ничего не надо делать. И ничего не надо говорить.
Он развернул лодку, поплыли обратно. Начало темнеть.
По мосту прошел поезд, и в ровном перестуке колес было что-то успокоительное, в нем слышались упорядоченность и привычка к расписанию.
Обратно шли молча. Уже у входа в корпус он остановился.
– Черт, лодку не замкнул. Подведу человека. Пойду замкну.
– Я с тобой.
– Зачем?
Он посмотрел на нее и смутился, будто сказал глупость.
– Да, конечно, только быстро. А то уже есть страшно охота.
Курица
Приехав в Москву, я воровски остановился в незаметных номерах в переулке возле Арбата…
Приехав в Москву, я отправился к гостинице «Измайлово».
Она ждала меня у выхода из метро.
Женщина, конечно, а не гостиница.
Обняла меня крепко, молча, уткнувшись лицом в плечо. Так встречают не любовника, а мужа, вернувшегося с войны.
– Ладно, пойдем, – сказал я.
И тут увидел ряд старух, которые стояли над деревянными ящиками, накрытыми газетными листами, а на ящиках, в кастрюлях и пластиковых пакетах – картошка вареная, огурцы соленые, капуста квашеная, куры жареные и подкопченные. Тогда, а это было в середине девяностых, такая торговля с земли и едой, и вещами цвела вольно и повсеместно.
Ароматы благоухали на всю округу, а я не ел со вчерашнего вечера, поэтому купил и картошки, и огурцов, и целую курицу.
– Ты собираешься это есть? – спросила она.
– Нет, администраторшу угощу, чтобы дала хороший номер, – сострил я.
Она не улыбнулась. Смотрела по сторонам.
– Знаешь, такое ощущение, что муж за мной следит.
– Ерунда.
Мы отправились в один из корпусов, «Дельта» или «Гамма», не помню.
Номер я попросил на последнем этаже – чтобы подальше от земли. Такой нашелся, мы поднялись, долго шли длинным коридором.
Едва оказались в номере, начали
– Извини, сначала мне в душ, – сказал я.
– У меня мало времени. То есть вообще-то я до вечера отпросилась, но еще нужно кое-куда съездить.
– Успеем.
Я принял душ, потом достал из пакетов продукты, разложил, стал есть – торопливо, жадно, но с юмором, то есть что-то говорил веселое, развлекая ее.
Она от еды отказалась, сидела на краю кровати, выглядела смущенной, почти напуганной.
– Все нормально, чего ты? – успокаивал я.
– Мы полгода не виделись. Для меня все – как в первый раз.
– Для меня тоже.
– Разве? Ты такой спокойный.
– Это кажется.
Аппетит меня одолел прямо-таки несуразный, я все ел и не мог остановиться.
– На тебя страшно смотреть, – сказала она. – Знаешь, так, наверно, какой-нибудь палач перед казнью насыщается. Чтобы сил хватило головы рубить.
– Основной инстинкт – еда, а не то, что думают. Энергия. Все на свете – виды энергии. Сейчас я ее беру, а потом отдам тебе.
Наконец я почувствовал себя наевшимся, убрал остатки в холодильник, умыл руки и лицо, почистил зубы.
Через час она, раскрасневшаяся, счастливая – как мне казалось, с улыбкой лежала рядом, глядя на меня, касаясь пальцами лица, и говорила:
– Ладно, прощаю.
– Что?
– Курицу.
– Вот ты, ей-богу.
– Для меня нет ничего более асексуального, чем едящий мужчина. Я ненавижу готовить, кормить. Муж обижается, а я сказала: что угодно, только не это.
– Не знал.
– Я хотела уйти даже.
– От него?
– От тебя. Когда ты ел. Но потом поняла – если я даже это терплю, значит отношусь к тебе очень хорошо. Мягко говоря.
– А если не мягко? – напрашивался я, целуя в ухо.
– Кокетун! – уколола она меня рафинированным словцом. Интеллектуалка, чо.
Потом она ушла.
Я жил там неделю. Мотался по Москве, делал свои дела, встречался с людьми, разговаривал – и все мне казались приятными, и я, наверное, был для всех приятен, потому что мне улыбались, говорили со мной добродушно и участливо, даже если в чем-то отказывали.
С ней мы встречались еще три раза.
Входя, она спрашивала:
– Сегодня с чего начнешь? С меня или с курицы?
– Хватит! – сердился я шутливо, целуя ее и нетерпеливо раздевая.
В последний вечер вышел ее проводить. Помню, коридор был пуст, в лифте никого, внизу тоже. Было ощущение, что мы последние, кто покидает огромный тонущий корабль.
Зато на крыльце нас ждал он, ее муж, с которым я был знаком столько же, сколько с ней, и мы даже считались отдаленными приятелями, да и были коллегами по ремеслу.