Туманы Авалона
Шрифт:
Я должна была находиться там. Это я должна была находиться рядом с Вивианой, и я сама, по своей воле отказалась от этого…"
– Смотрите-ка! – позвала от окна Элейна. – Всадники уже съезжаются, а ведь до празднества, назначенного Артуром, еще целых три дня!
Женщины, находившиеся в покоях, столпились вокруг Элейны, глядя на поле, раскинувшееся под стенами Камелота; оно уже было усеяно палатками и шатрами.
– Я вижу знамя моего отца, – сказала Элейна. – Вон он едет, а рядом с ним мой брат, Ламорак. Он уже достаточно взрослый, чтобы быть одним из соратников Артура. Может быть, Артур
– Но во время битвы при горе Бадон он был еще слишком юн, чтобы сражаться, верно? – спросила Моргейна.
– Да, он был еще юн, и все-таки сражался там, как всякий мужчина, способный держать оружие в руках, – с гордостью ответила Элейна.
– Тогда я не сомневаюсь, что Артур изберет его в соратники, хотя бы для того, чтоб порадовать Пелинора, – сказала Моргейна.
Великая битва при горе Бадон произошла четыре года назад, в Троицын день, и Артур объявил, что отныне и впредь будет отмечать этот день как величайший свой праздник и всегда будет собирать на него своих рыцарей. Кроме того, он пообещал, что будет в праздник Пятидесятницы выслушивать всякого просителя и вершить правосудие. И всем подвластным Артуру королям ведено было являться в этот день к Верховному королю, чтоб заново подтвердить свою клятву верности.
– Тебе надлежит пойти к королеве и помочь ей одеться, – сказала Моргейна Элейне, – да и мне тоже пора. Большое празднество – через три дня, и мне нужно переделать еще множество дел.
– Сэр Кэй обо всем позаботится, – возразила Элейна.
– Конечно, он разместит гостей и распорядится об угощении, – охотно согласилась Моргейна. – Но мне нужно проследить, чтобы зал украсили цветами, и проверить, начищены ли серебряные чаши. И, похоже, миндальным пирогом и сладостями тоже придется заняться мне – у Гвенвифар и без того будет достаточно хлопот.
На самом деле, Моргейна была только рада, что до праздника нужно успеть переделать столько дел: это поможет ей выбросить из головы ужасный сон. Все это время, стоило лишь Авалону войти в ее сны, как Моргейна тут же в отчаянье изгоняла его… и не узнала, что Кевин поехал на север, в Лотиан. "Нет, –сказала она себе, – я и сейчас этого не знаю. Это был всего лишь сон".Но днем, когда ей встретился во дворе старик Талиесин, Моргейна поклонилась ему, а когда он протянул руку, чтобы благословить ее, она робко произнесла:
– Отец…
– Что, милое дитя?
"Десять лет назад, –подумала Моргейна, – я непременно вспылила бы: зачем Талиесин разговаривает со мной, словно с малышкой, что забралась к нему на колени и дергает его за бороду?"Теперь же, как ни странно, это ее успокоило.
– Собирается ли Мерлин Кевин приехать сюда к Троицыну дню?
– Думаю, нет, дитя, – отозвался Талиесин и доброжелательно улыбнулся. – Он поехал на север, в Лотиан. Но я знаю, что он очень любит тебя и вернется к тебе сразу же, как только сможет. Думаю, ничто не сможет отвратить его от этого двора, пока ты пребываешь здесь, маленькая Моргейна.
«Неужто же весь двор знает, что мы были любовниками? А ведь я вела себя так осторожно!»
– Отчего все при дворе болтают, будто Кевин Арфист пляшет под мою дудку, – ведь это же неправда! – раздраженно произнесла Моргейна.
Снова улыбнувшись, Талиесин произнес:
– Милое дитя, никогда не стыдись любви. И для Кевина бесконечно важно, что женщина, столь добрая, изящная и прекрасная…
–
– С чего бы вдруг я стал над тобою смеяться, малышка? Ты – дочь моей любимой дочери, и я люблю тебя всей душой, и ты знаешь, что я считаю тебя самой прекрасной и талантливой изо всех женщин. А Кевин, в чем я совершенно уверен, ценит тебя еще выше: ведь ты единственный, не считая меня, человек при этом дворе, и единственная женщина, кто способен беседовать с ним о музыке на его языке. И когда ты являешься, для Кевина восходит солнце, когда же уходишь – настает ночь. И если тебе это неизвестно, стало быть, ты здесь единственная, кто этого не знает. Ты для него – звезда, что озаряет его дни и ночи. И ты достойна этого. А ведь Мерлину Британии не запрещено и жениться, буде он того пожелает. Пусть он не принадлежит к королевскому роду, но он благороден душою, и когда-нибудь он станет Верховным друидом, если мужество не покинет его. И в тот день, когда он придет просить твоей руки, думаю, ни я, ни Артур не откажем ему.
Моргейна опустила голову и уставилась в землю. «Ах, как бы было хорошо, – подумалось ей, – если бы я могла любить Кевина так же, как он любит меня. Я дорожу им, я хорошо к нему отношусь, мне даже нравится делить с ним ложе. Но выйти за него замуж? Нет, ни за что, ни в коем случае, как бы он меня ни обожал».
– Я не собираюсь выходить замуж, дедушка.
– Ну что ж, дитя, поступай, как тебе угодно, – мягко произнес Талиесин. – Ты – леди и жрица. Но ты ведь не так уж молода, и раз ты покинула Авалон – нет-нет, я вовсе не собираюсь тебя упрекать, – но мне кажется, что было бы неплохо, если бы ты пожелала выйти замуж и обзавестись собственным домом. Не будешь же ты до конца дней своих оставаться на побегушках у Гвенвифар? Что же касается Кевина Арфиста, он, несомненно, находился бы сейчас здесь, если бы мог, – но он не может ездить верхом так быстро, как другие. Это хорошо, что ты не презираешь его за телесную слабость, милое дитя.
Когда Талиесин ушел, Моргейна, погрузившись в глубокую задумчивость, направилась к пивоварне. Ах, если бы она и впрямь любила Кевина! Но, увы, Талиесин заблуждается…
«И за что мне эта страсть к Ланселету?»Эта мысль преследовала ее все то время, пока она готовила душистую розовую воду для омовения рук и всяческие сладости. Ну что ж, по крайней мере, пока Кевин был здесь, у нее не было причин желать Ланселета. Впрочем, мрачно подумала она, это все равно не имеет значения. «Желание должно быть обоюдным – иначе оно бесплодно».Моргейна решила, что, когда Кевин вернется ко двору, надо будет принять его так радушно, как ему хочется.
"Несомненно, это совсем не худший выход– стать женой Кевина… Авалон для меня потерян… Я подумаю над этим. И, действительно, мой сон истинен, – по крайней мере, в этом. Кевин в Лотиане… А я-то думала, что Зрение покинуло меня…"
Кевин вернулся в Камелот накануне Пятидесятницы. Целый день к Камелоту тек людской поток; народу было больше, чем на весенней и осенней ярмарках, вместе взятых. Надвигающийся праздник обещал стать самым грандиозным изо всех, какие только проводились в здешних краях. Моргейна встретила Кевина поцелуем и объятьями, отчего глаза арфиста засияли, и провела в покои для гостей. Там она забрала у него плащ и дорожную обувь, отослала вещи с одним из мальчишек, дабы их вычистили, и принесла ленты – украсить арфу.