Туманы Авалона
Шрифт:
… и все же Гвенвифар не могла удержаться от воспоминаний – особенно в утро того дня, когда Ланселет должен был приехать ко двору с женой и сыном… да, он теперь женатый мужчина, он женат на кузине Гвенвифар. Теперь он приходится родичем не только ее мужу, но и ей самой. Она поцелует его в знак приветствия, и в том не будет греха.
Артур повернулся – словно эхо мыслей жены разбудило его, – и улыбнулся Гвенвифар.
– Сегодня – день Пятидесятницы, милая моя, – сказал он, – и сюда съедутся все наши родичи и друзья. Так дай же мне полюбоваться
Гвенвифар улыбнулась мужу. Артур привлек ее к себе и поцеловал; его рука скользнула по груди Гвенвифар.
– Ты уверена, что сегодняшний день не будет тебе неприятен? Я никому не позволю думать, будто ты стала меньше значить для меня, – обеспокоенно произнес Артур. – Ты ведь не стара, и Бог еще может одарить нас детьми, если будет на то его воля. Но подвластные мне короли требуют… жизнь – штука ненадежная, и я должен назвать имя наследника. Когда родится наш первый сын, милая, можно будет считать, будто сегодняшнего дня никогда и не было, и я уверен, что юный Галахад не станет оспаривать трон у своего кузена, а будет преданно служить ему, как Гавейн служит мне…
«Может, это даже и правда», –подумала Гвенвифар, поддаваясь нежным ласкам мужа. О таком даже рассказывается в Библии: взять хоть мать Иоанна Крестителя, кузена Девы – Бог отворил ей чрево, когда она давным-давно вышла из детородного возраста. А ей, Гвенвифар, даже нет еще тридцати… И Ланселет как-то говорил, что мать родила его осле тридцати. Может, на этот раз, после стольких лет, она наконец-то поднимется с супружеского ложа, неся в себе сына. И теперь, когда она научилась не просто подчиняться, как надлежит послушной жене, но и получать удовольствие от его прикосновений, от заполняющего ее мужского естества, она, конечно же, стала мягче, и ей легче будет зачать и выносить ребенка…
Несомненно, это оказалось только к лучшему, что три года назад, когда она носила дитя Ланселета, что-то пошло не так… у нее трижды не пришли месячные, и она сказала кое-кому из своих дам, что ждет ребенка; но затем, три месяца спустя, когда плоду следовало начинать шевелиться, оказалось, что на самом деле ничего нет… но конечно же, теперь, с тем новым теплом, что она ощутила в себе после пробуждения, на этот раз все пойдет так, как она хочет. И Элейна не сможет больше злорадствовать и торжествовать над нею… Элейне удалось некоторое время побыть матерью наследника короля – но она, Гвенвифар, станет матерью сына короля…
Чуть позднее, когда они одевались, Гвенвифар сказала нечто в этом роде, и Артур обеспокоенно взглянул на нее.
– Неужто жена Ланселета относится к тебе с пренебрежением, Гвен? Мне казалось, что вы с ней подруги…
– О да, мы и вправду подруги, – отозвалась Гвенвифар, сморгнув слезы, – но с женщинами всегда так… женщины, имеющие сыновей, всегда считают себя лучше бесплодных женщин. Даже жена свинопаса, родив ребенка, будет с презрением и жалостью думать о королеве, не способной подарить своему
Артур поцеловал ее в шею.
– Не плачь, солнышко, не нужно. Ты лучше всех на свете. Ни одна женщина не сравнится с тобой, даже если родит мне дюжину сыновей.
– В самом деле? – переспросила Гвенвифар, и в голосе ее проскользнула легкая издевка. – А ведь я – всего лишь часть сделки. Мой отец дал тебе сотню конных рыцарей и меня в придачу, – и ты послушно принял меня, чтоб получить воинов – но я оказалась скверным товаром…
Артур с недоверием взглянул на нее.
– Неужто ты все эти годы не можешь мне этого простить, моя Гвен? Но ведь ты же должна знать, что с того самого мига, как я впервые взглянул на тебя, уже никто не будет мне милее, чем ты! – сказал он и обнял ее. Гвенвифар застыла, борясь со слезами, и Артур поцеловал ее в уголок глаза. – Гвен, Гвен, как ты могла так подумать! Ты – моя жена, моя возлюбленная, моя ненаглядная, и никакие силы нас не разлучат. Если бы мне нужна была племенная кобыла, способная рожать сыновей – их бы уже было предостаточно, видит Бог!
– Но ты их так и не завел, – отозвалась Гвенвифар все так же холодно и натянуто. – Я с радостью взяла бы твоего сына на воспитание и вырастила его как твоего наследника. Но ты полагаешь, что я недостойна воспитывать твоего сына… и это ты толкнул меня в объятия Ланселета…
– О, моя Гвен, – жалобно, словно наказанный мальчишка, произнес Артур. – Так ты не можешь простить мне этого давнего безумия? Я был пьян, и мне показалось, что ты неравнодушна к Ланселету… Мне подумалось, что это доставит тебе удовольствие и что если это вправду я повинен в том, что ты не можешь забеременеть, то ты родишь ребенка от человека, столь близкого мне, что я с легким сердцем смогу назвать плод той ночи своим наследником. Но по большей части это произошло из-за того, что я был пьян…
– Иногда мне кажется, – с каменным лицом произнесла Гвенвифар, – что Ланселета ты любишь больше, чем меня. Можешь ли ты чистосердечно сказать, что хотел доставить удовольствие мне, а не ему, которого любишь больше всех?…
Артур вздрогнул, словно ужаленный, разомкнул объятие и уронил руки.
– Неужто это грешно – любить своего родича и думать и об его удовольствии тоже? Это правда, я люблю вас обоих…
– В Священном Писании сказано, что за такой грех был уничтожен целый город, – сказала Гвенвифар. Артур побелел как полотно.
– В моей любви к родичу моему Ланселету нет ничего бесчестного, Гвен. Сам царь Давид говорил о родиче своем и кузене Ионафане: «Любовь твоя была для меня превыше любви женской», – и Бог не покарал его. Она связывает товарищей по оружию. Неужто ты посмеешь назвать эту любовь грешной, Гвенвифар? Я готов признаться в ней даже перед престолом Господним…
Он умолк, не в силах больше вымолвить ни слова – у него пересохло в горле.
В голосе Гвенвифар зазвучали истеричные нотки: