Туманы Авалона
Шрифт:
– Ты ведь не за тем остановил меня, грозя громами Авалона, чтоб осыпать меня льстивыми похвалами, Кевин.
– Разве? Прости, я погорячился, – но ты и вправду нужна на Авалоне, Моргейна. Та, что восседает там сейчас… – он осекся и с беспокойством спросил: – Неужели ты так любишь своего старого мужа, что не можешь расстаться с ним?
– Нет, – отозвалась Моргейна. – Но я и там тружусь во славу Богини.
– Это я знаю, – согласился Мерлин. – Я так и сказал Ниниане. И если бы Акколон мог наследовать отцу, то в тех краях вновь возродилось бы почитание Богини… Но Акколон –
– Акколон – не король, он друид, – сказала Моргейна. – А смерть Аваллоха ничего бы не решила – в Уэльсе уже утвердились римские обычаи, а у Аваллоха есть сын. "Конн, – подумала она, – который сидел у меня на коленях и звал меня бабушкой".
Словно услышав ее невысказанную мысль, Кевин произнес:
– Жизнь детей непрочна, Моргейна. Многие так и не доживают до зрелости.
– Я не стану убивать – даже ради Авалона! – отрезала Моргейна. – Можешь так им и сказать!
– Скажи им об этом сама, – предложил Кевин. – Ниниана сообщила, что ты приедешь к ним вскоре после Пятидесятницы.
Моргейна почувствовала, как ее желудок скрутило и по спине побежали морашки.
«Так значит, им все известно? Неужто они наблюдали, как я изменяю моему доверчивому старику-мужу с Акколоном, и порицали меня?»Ей вспомнилась Элейна, дрожащая и пристыженная, какой она была, когда ее застали нагой в объятиях Ланселета. «Неужто они знали о моих планах прежде, чем я сама поняла, что буду делать?»Но она делала лишь то, для чего ее предназначила Богиня.
– Так что же ты хотел мне сказать, Мерлин?
– Только то, что твое место на Авалоне по-прежнему пустует, и Ниниана это понимает не хуже меня. Я всей душой люблю тебя, Моргейна, и я – не предатель. Мне больно от того, что ты так думаешь обо мне – ведь ты так много мне дала. – Он протянул к ней скрюченные руки. – Так что же, Моргейна, – мир?
– Во имя Владычицы – мир, – отозвалась Моргейна и поцеловала Кевина в изуродованные шрамом губы. Внезапно она до боли отчетливо осознала:
«Для него Богиня тоже предстает в моем облике… Богиня – подательница жизни и зрелости… и смерти».Их губы соприкоснулись, и Мерлин отпрянул. На лице его проступил неприкрытый страх.
– Я внушаю тебе отвращение, Кевин? Клянусь своей жизнью – я не пойду на убийство. Тебе нечего бояться… – сказала Моргейна, но Кевин вскинул искалеченную руку, призывая собеседницу к молчанию.
– Не клянись, Моргейна – и тогда тебе не придется расплачиваться за клятвопреступничество. Никому не ведомо, что может потребовать от нас Богиня. Я тоже заключил Великий Брак, и в тот день я лишился права распоряжаться своей жизнью. Я живу лишь для того, чтобы исполнять волю Богини; и моя жизнь не так уж хороша, чтобы ей жаль было пожертвовать, – сказал Кевин.
Даже многие годы спустя Моргейна вспоминала эти слова Кевина, и они немного смягчали боль, причиненную горчайшим из ее деяний.
Кевин склонился перед нею – так приветствовали лишь Владычицу Авалона или
Моргейна принялась медленно пробираться через толпу; когда она в конце концов добралась до возвышения, Гвенвифар одарила ее ледяной улыбкой, но Моргауза встала и с сердечной теплотой обняла племянницу.
– Милое мое дитя, ты выглядишь такой уставшей! Я знаю, ты не любишь людскую толкотню!
Она поднесла к губам Моргейны серебряный кубок. Моргейна отпила немного вина, потом покачала головой.
– Тетя, ты стала выглядеть еще моложе! Моргауза весело рассмеялась.
– Это на меня так действует общество молодежи, моя дорогая – ты уже видела Ламорака? До тех пор, пока он считает меня красавицей, я и сама буду так думать о себе и буду оставаться красивой… Вот единственное волшебство, в котором я нуждаюсь!
Она провела пальцем вдоль небольшой морщинки, залегшей под глазом Моргейны.
– Советую тебе, дорогая, последовать моему примеру – или ты сделаешься старой и злой. Неужто при дворе Уриенса вовсе нет красивых молодых мужчин, которые могли бы послужить своей королеве?
Моргейна заметила, как Гвенвифар скривилась от отвращения – хоть она и считала, несомненно, что Моргауза шутит. "По крайней мере, здесь еще не ходят слухи о моей связи с Акколоном, –подумала Моргейна, и тут же рассердилась на себя. – Во имя Владычицы – я не собираюсь стыдиться своих поступков! Я не Гвенвифар!"
Ланселет тем временем беседовал с Изоттой Корнуольской. Да, он и вправду всегда выбирал среди присутствующих дам самую красивую, и Моргейна с уверенностью могла сказать, что Гвенвифар это не нравится. Вот и теперь королева с нервной поспешностью произнесла:
– Леди Изотта, вы знакомы с сестрой моего мужа, Моргейной?
Ирландская красавица подняла на Моргейну безразличный взгляд и улыбнулась. Она была необыкновенно бледна; точеное лицо Изотты было белее молока, а голубые глаза отливали зеленью. Моргейна заметила, что, несмотря на свой высокий рост, ирландка была столь хрупкой и тонкой в кости, что напоминала ребенка, увешанного чересчур тяжелыми для него драгоценными украшениями, жемчугами и золотыми цепями. Внезапно ей стало жаль девушку, и она сдержала резкие слова, что уж готовы были сорваться с ее губ: «Так это тебя теперь величают королевой Корнуолла? Я вижу, мне придется поговорить с герцогом Марком!» Вместо этого Моргейна сказала лишь:
– Мой родич сказал мне, что ты сведуща в травах и в искусстве исцеления, леди. Если у меня выдастся свободное время до отъезда, я охотно побеседовала бы с тобой об этом.
– С превеликим удовольствием, – любезно отозвалась Изотта. Ланселет поднял голову и произнес:
– Я также рассказал ей, что ты прекрасно играешь на арфе, Моргейна. Сыграешь ли ты нам сегодня?
– Играть, когда здесь присутствует Кевин? Мое искусство того не стоит, – отозвалась Моргейна, но Гвенвифар, содрогнувшись, перебила ее: