Туманы Авалона

Брэдли Мэрион Зиммер

– Моя мама говорит, что Владычица Озера – злая колдунья.

– Твоя мама… – Моргейна осеклась и решила смягчить выражения; в конце концов, Галахад ведь еще ребенок. – Твоя мама не знала Владычицу так хорошо, как знала ее я. Она была доброй и мудрой женщиной и всю свою жизнь служила богам.

– Что, правда?

Моргейна просто-таки видела, как мальчик пытается осмыслить эту идею.

– Отец Гриффин говорит, что служителями Божьими могут быть только мужчины, потому что мужчины сделаны по образу и подобию Божьему, а женщины –

нет. Нимуэ сказала, что хочет быть священником, когда вырастет, чтоб научиться читать, писать и играть на арфе, а отец Гриффин сказал, что женщины этого не могут вообще.

– Значит, отец Гриффин ошибается, – сказала Моргейна, – потому что я умею делать все это, и еще многое другое.

– Я тебе не верю! – заявил Галахад, с враждебным видом уставившись на Моргейну. – Ты думаешь, что ты лучше всех, да? Моя мама говорит, что маленькие не должны спорить со взрослыми, а ты выглядишь так, будто ты не намного старше меня. Ведь ты не намного больше меня, верно?

Моргейна рассмеялась – ее позабавил этот сердитый мальчишка, – и сказала:

– Но все-таки я старше и твоей мамы, и твоего отца, Галахад, хоть я и не очень большая.

Тут скрипнула дверь и вошла Элейна. Она казалась более мягкой и спокойной, чем раньше; тело ее округлилось, а грудь потеряла былую упругость. Ну что ж, напомнила себе Моргейна, Элейна ведь родила троих детей, а младшего как раз кормила грудью. Но она по-прежнему была прекрасна, и ее золотые волосы сияли так же ярко, как и раньше. Она обняла Моргейну так просто и непринужденно, словно они расстались лишь вчера.

– Я вижу, ты уже познакомилась с моим послушным сыном, – сказала Элейна. – Нимуэ сидит в своей комнате – я ее наказала за то, что она нагрубила отцу Гриффину, – а Гвенни, хвала небесам, уснула. Она очень беспокойная и не дает мне спать по ночам. Ты приехала из Камелота? А почему мой лорд не приехал вместе с тобой, Моргейна?

– Я приехала именно затем, чтобы рассказать тебе обо всем, – сказала Моргейна. – Ланселет некоторое время не вернется домой. В Малой Британии идет война, и его брата, Борса, осадили в собственном замке. Все соратники Артура отправились туда, чтоб спасти Борса и проучить некоего Луция, провозгласившего себя императором.

Глаза Элейны наполнились слезами, но юный Галахад тут же преисполнился гордости.

– Если бы я был старше, я бы тоже стал соратником, – заявил он, – и мой отец посвятил бы меня в рыцари, и я поехал бы с ними и поубивал бы всех этих саксов и этого императора!

Выслушав рассказ Моргейны, Элейна воскликнула:

– По-моему, этот Луций не в своем уме!

– В своем он уме или нет, но он располагает армией и заявляет свои права от имени Рима, – заметила Моргейна. – Ланселет попросил меня повидаться с тобой и поцеловать за него детей, – хотя я сомневаюсь, что этому молодому человеку понравится, если его станут целовать, словно малыша, – сказала она, улыбнувшись Галахаду. – Мой пасынок, Увейн, в твоем возрасте уже считал,

что он для этого слишком большой, а несколько дней назад он стал соратником Артура.

– А сколько ему лет? – тут же спросил Галахад и, услышав от Моргейны: «Пятнадцать», – насупился и принялся что-то высчитывать на пальцах.

– А как себя чувствовал мой возлюбленный лорд? – спросила Элейна. – Галахад, иди к своему наставнику. Я хочу побеседовать со своей кузиной.

Дождавшись, когда мальчик выйдет, она сказала:

– Перед этой Пятидесятницей у меня было больше возможностей поговорить с Ланселетом, чем за все годы нашего брака. Впервые за все эти годы я провела в его обществе больше недели за раз!

– По крайней мере, на этот раз ты не ждешь ребенка, – сказала Моргейна.

– Нет, – согласилась Элейна. – Он был очень заботлив, и последние несколько недель перед рождением Гвен не делил со мной постель – говорил, что я сделалась такой большой, что это не доставит мне удовольствия. Я бы не отказала ему, но мне, по правде говоря, кажется, что ему и не хотелось… Что-то я принялась тебе исповедаться, Моргейна…

– Ты забыла, что мы с Ланселетом знакомы всю жизнь, – мрачно усмехнувшись, заметила Моргейна.

– Скажи мне – клянусь, я никогда больше не стану об этом спрашивать, – Ланселет был твоим любовником? Ты когда-нибудь возлежала с ним?

Моргейна взглянула на осунувшееся лицо Элейны и мягко ответила:

– Нет, Элейна. Было время, когда я думала об этом, – но между нами так ничего и не произошло. Я не люблю его, а он – меня.

И, к собственному удивлению, Моргейна вдруг поняла, что сказала правду, хотя до этого момента и не осознавала ее.

Элейна уставилась на солнечное пятно на полу; солнце пробивалось через старое, обесцвеченное стекло, сохранившееся еще с римских времен.

– Моргейна… на этом празднике Пятидесятницы… он видел королеву?

– Поскольку Ланселет не слепой и поскольку она сидела на возвышении, рядом с Артуром, то, конечно же, он ее видел, – сухо отозвалась Моргейна.

Элейна раздраженно вскинулась.

– Ты понимаешь, о чем я!

«Неужто она до сих пор так ревнует Ланселета и так ненавидит Гвенвифар? Она заполучила Ланселета, она родила ему детей, она знает, что ее муж – человек, чести. Чего же ей еще надо?»

Но, увидев, что Элейна вне себя от беспокойства и вот-вот расплачется, Моргейна смягчилась.

– Элейна, он разговаривал с королевой и поцеловал ее на прощанье, когда раздался призыв к оружию. Но я клянусь тебе: он беседовал с ней, как любезный придворный со своей королевой, а не как влюбленный с возлюбленной. Они знают друг друга с юных лет, и если они не в силах забыть, что когда-то любили друг друга, как любят лишь раз в жизни, неужто ты станешь упрекать их за это? Элейна, ты – его жена; и судя по тому, как он просил меня передать тебе послание, он искренне любит тебя.