Тунгусский Робинзон
Шрифт:
Пышногрудая блондинка улыбнулась в тридцать два золотых зуба и, скрестив руки на груди, выкатила свои пышные формы на обозрение народу. Осмотрев покупателя с ног до головы, она глазом профессионала определила его кредитоспособность и ответила с присущим плоским бабским сарказмом:
— От Кардена, милейший, нет! А вот от самого Секана-Хенда, сколько вашей каторжанской душе будет угодно!
— Мамаша!!! Как вы раскусили, что я бывший каторжанин. Разве на моем челе прописана сия установка?
— Ты рожу-то свою в зеркало видел? —
Тот, взглянув в кусок стекла, поправил на своей голове шапку и сказал:
— Пардон, мадам. Еще час назад я отбывал срок за забором вашей местной достопримечательности. Еще не успел пообвыкнуться.
— Не ты первый, не ты последний. Наш поселок наполовину состоит из бывших урок и из бывших сторожей, которые сторожили этих урок, пока те отбывали там срок, — сказала продавщица, заглянув в зеркало, которое она держала в руках.
— Прошу, мадам, пардона за мою необразованность, но хотелось бы знать, что это за кутюрье такой — Секан? Я, так понимаю, япона-мать, что ли? Я за эти годы совсем одичал и не рублю современной фишки.
— Это, милейший, не кутюрье, а секонд-хенд. В переводе с английского обозначает «вторые руки», то бишь б/у — бывшие в употреблении. Вся Европа и Америка поставляет эти вещи в Россию, как гуманитарную помощь. Ну, а мы мало по малу продаем.
— Я так понимаю, это уже когда-то носили? — спросил Сергей, теряя интерес к шопингу.
— Носили. Скажи спасибо, что еще не ели. В этих вещах люди не только жили, в них и умирали, — ответила продавщица и захихикала.
В эту минуту из подсобного помещения вышел мужчина кавказской национальности и, встав в проеме двери, спросил:
— Это, Маша, кто такой?
— Это, Зураб, не кто, а конь в пальто. Освободившийся из мест лишения свободы урка. Он хочет прикупить себе одежку, водку и селедку на закусь.
— А у него дэньги есть? — спросил Зураб, слегка усиливая агрессивное настроение.
— Деньги у него есть. Судя по его физиономии, это не лагерный мужик, не блатарь, а человек благородных кровей. Шпилевой! А у шпилевых, Зураб, деньги всегда есть. Что брать будешь, каторжанин? — спросила продавщица, с лицом быка, готовящегося пронзить рогами бесстрашного тореро.
Сергей сделал задумчивую физиономию и, оценив в уме свои финансовые возможности, сказал:
— Мне, мамочка, блок «ЛМ» и две бутылки «Балтики». Отовариваться буду на материке. Там товара больше, да и ассортимент пошире.
Сейчас Лютый понимал, что эта «златозубая» скандалистка специально провоцирует его на конфликт. Зеки знали, что местный народец грешен подобными подставами. Освободившись из мест лишения свободы, еще не факт, что удержишься на этой свободе первые часы. Пребывание осужденного на рабочей зоне гарантировало ему неплохой заработок на протяжении всего срока. Некоторые бывшие уголовники получали до пятидесяти тысяч рублей расчета и тут же, выйдя за забор, бросались
— Это все, что ли??? А водочку не будешь пить или тебе слабо после баланды лагерной «огненной водицы» откушать? — с язвой в голосе спросила продавщица.
К любителям выпить у неё был свой интерес. Каждый, кто оказывался в её руках, уже к вечеру оставался без денег, а, прокутив все на месте, тут же возвращался на зону уже с новым сроком, где долгие годы потом вспоминал о проведенных на свободе часах.
Сергей наклонился к ней, и пристально глядя на вышибалу Зураба, бархатным баритональным дискантом ласково произнес:
— Мамаша! У меня от водки диарея, понимаешь, понос шестой категории жидкости. Я, как выпью этой самой водки, так сразу гажу в штаны. Ты на мне, златозубка, не заработаешь, я хочу домой к маме!
— Ты что, браток, не уж-то шестой? — хлопая своими ресницами, ответила продавщица с чувством удивления и без всякого женского смущения.
— Я сейчас как заеду по твоей уголовной харе, так сразу ляжки-то обдрищешь своей диареей. Да ментам тебя сдам, скажу, что хотел завладеть моей невинностью!
— Мамаша, видит бог, я не хочу хамить вашей чудной персоне, но мне кажется, там, где была ваша невинность, уже давно выросли вековые сосны и ели.
Продавщица кинула на блюдце сдачу с тысячерублевой купюры и отвернула лицо в сторону витрины.
Лютый аккуратно сложил деньги в портмоне и, открыв висящей на веревочке открывашкой бутылку пива, сказал:
— Вы мне лучше, мадам, подскажите, летают ли в ваших краях какие аэропланы? Хочется знать, где они базируются? Мне страсть как хочется убыть в свои пенаты, чтобы вас, не домогаться сексуальным образом. Мой организм, прямо бурлит от вашего шикарного бюста, — сказал Лютый, сглаживая назревающий конфликт.
— Ой, ой, ой, тоже мне взволнованный! Я ведь по роже твоей вижу, что тебя волнует!? Ты что, браток, за эти годы ни разу услугами петушка не пользовался? А может, еще скажешь, что «гусю шею» не трепал на портрет Мадонны?
— Как вы, мадам, только вульгарны! Неужели вы думаете, что я великий мастер «гусю шею» трепать? — спросил Сергей, как бы оправдываясь.
— Что ты, милок! Хороший секс он длительных прелюдий требует, а у тебя скоро рейс в свои пенаты. Не судьба, родимый, нам с тобой сблизиться сексуальным способом, да и Зурабчик, вон, словно вертухай блюдет мою верность.
— Тогда, мамаша, приношу вашей персоне массу пардонов. Мне пора, — сказал Сергей и присосался к бутылке с пивом.
— Ты, милейший, шевели своими булками, как раз сегодня самолет летит на большую землю, если пилоту суждено будет найти керосину для полета…Ты, как выйдешь, то иди направо! Там на поле попадешь, а в поле том дом стоит одинокий. Вот это и есть аэровокзал Шумиветрово-2. Да ты, голубчик, пошевеливайся, а то улетит аэроплан! Придется на собаках добираться. Не ровен час, снег сегодня ляжет!