Туннель из костей
Шрифт:
Из-за французского акцента все, что она говорит, звучит очень музыкально. Забавно – совсем недавно я думала то же самое про шотландский акцент. Но сейчас понимаю, что эти два акцента совсем разные. Как два вида музыки. Как баллада и колыбельная.
Папа что-то говорит по-французски, мама смеется, а мне вдруг становится одиноко, как будто они шутят, но не хотят, чтобы я поняла.
– Вы хорошо говорите по-французски, – замечает Полин, и папа смущается.
– Учил когда-то в колледже, – разводит он руками, – но успел подзабыть.
– Полин, – говорит мама, – это наша дочь, Кэссиди.
Джейкоб ворчит, сунув руки в карманы:
– Меня,
– Enchant'ee, – произносит Полин, повернувшись ко мне. Взгляд у нее внимательный, изучающий. – Parlez-vous francais? [1]
Теперь моя очередь краснеть.
– Нет, извините. Я говорю только по-английски.
В последний год в школе я учила итальянский, но он мне очень, очень плохо дается. Я вообще не уверена, что мне когда-нибудь пригодится умение спросить по-итальянски, как пройти в библиотеку. По-французски я знаю только s’il vous pla^it («пожалуйста») и merci («спасибо»).
1
Очень приятно. Вы говорите по-французски? (франц.)
К нам подлетает официант, и Полин, обменявшись с ним несколькими фразами, приглашает нас к столу.
– Мы очень благодарны, что вы согласились быть нашим гидом, – говорит папа.
– Да, – медленно отвечает Полин, – это должно быть… интересно.
Она разглаживает блузку, как будто стряхивает с нее крошки.
– Скажите, – включается в разговор мама, – а вы верите в призраков?
Лицо Полин застывает.
– Нет! – быстро отвечает она. Ее слова звучат резко, как будто захлопнулась дверь, за которой находится то, чего не хотят видеть. – Извините. Это было невежливо. Я объясню: я здесь как представитель французского министерства культуры. Обычно я сопровождаю высокопоставленных лиц и специалистов, которые работают с историческими документами. Так что это для меня не совсем обычный случай. Но я парижанка. Я живу здесь всю жизнь. Я провожу вас, куда вы только захотите. Окажу любую помощь и содействие. Но я не могу сказать, что верю в привидения.
– И прекрасно, – успокаивает ее папа. – Меня интересует именно история. Верить – это по части моей жены.
Полин смотрит на меня.
– А ты, Кэссиди, – обращается она ко мне, – ты веришь?
Джейкоб высоко поднимает брови.
– Да, признайся нам, – поддразнивает он меня. – Что ты думаешь насчет привидений?
Я улыбаюсь и киваю Полин.
– Легко не верить в призраков, пока их не видишь. А когда увидишь, трудно не поверить.
Между идеальными бровями Полин появляется морщинка.
– Вероятно это так.
Официант возвращается с тремя малюсенькими чашечками черного кофе. В жизни таких не видела, они похожи на чашки из кукольного чайного сервиза, которым я играла, когда мне было лет пять.
– А это для мадемуазель, – официант протягивает мне кружку горячего какао, посыпанного тертым шоколадом.
Еще он ставит на стол корзинку с выпечкой. Я узнаю круассан – он в форме полумесяца, а вот спираль и квадратик – это что-то неизвестное. Осторожно
Париж заработал еще одно очко в моих глазах.
– Pain au chocolat [2] , – объясняет мама.
Какао такое густое и сладкое, а булочка такая шоколадная, что кружится голова. Дома мне даже засахаренные хлопья на завтрак не разрешают есть.
Джейкоб вздыхает.
– Я скучаю по сахару.
Что ж, мне больше достанется. Откусываю еще раз, крошки сыплются на стол.
Полин поворачивается ко входу в столовую, и ее взгляд теплеет.
2
Булочка с шоколадом (франц.).
– А вот и съемочная группа. Антон! – окликает она кого-то, вскакивая на ноги. – Аннет!
Антон и Аннет – брат и сестра. У них одинаковые каштановые волосы, острые подбородки и серо-голубые глаза. Но в остальном они словно тень одного человека в разное время дня: Антон длинный и тощий, Аннет низкая и плотная.
Полин целуется с каждым из них, по одному поцелую в каждую щеку, потом обращается к моим родителям:
– Если вы готовы, можем ехать. Начнем с катакомб.
– Да, – мама стряхивает сахарные крошки с коленей. – Привидения Парижа могут подождать.
– Что такое катакомбы? – спрашиваю я, когда мы выходим за дверь.
– Что-то вроде кладбища, – говорит папа.
– Как Грейфрайерс? – спрашиваю я, вспоминая холмистое кладбище в самом сердце Эдинбурга.
– Не совсем, – начинает он. – Это…
– Не порти сюрприз! – Мамины слова заставляют меня волноваться.
В мамином представлении сюрприз – не столько «С днем рождения!», сколько «Посмотри, какую кошмарную штуку я нашла на заднем дворе!».
– Наберись терпения, Кэсс, – продолжает она. – Парижские катакомбы – одно из самых знаменитых мест в мире.
– Хорошо хоть, что она ни слова не сказала о привидениях, – ноет Джейкоб, и тут мама продолжает:
– И, конечно, там полно привидений.
Джейкоб вздыхает.
– Почему я не удивлен?
Мы едем через весь город на метро и выходим на станции, которая называется «Данфер-Рошро».
На улице я вижу на каменной стене здания табличку «14» – это номер округа, в котором мы находимся. Я смотрю по сторонам, ищу кладбище, но вижу только обычные дома. И все-таки я знаю, что мы приближаемся, потому что тук-тук-тук призраков становится громче с каждым шагом.
Вокруг колышется Вуаль, я чувствую вибрацию под ногами: тяжелые удары доносятся откуда-то снизу. Места с привидениями не только зовут меня – они тащат меня, как рыбку на леске. Крючка нет, с другим концом меня соединяет только нить, тонкая, как паутинка, но прочная, как проволока.
Мои родители, Полин и телевизионщики останавливаются перед маленьким темно-зеленым павильоном. Скромный и неприметный, он похож на газетный киоск, и непонятно, какое отношение он имеет к месту, где хоронят мертвых. В нем поместится один или два гроба, не больше. Сначала мы даже думаем, что ошиблись, но тут я замечаю медную табличку.