Туннель во времени
Шрифт:
Потом начались споры из-за добычи. Каждая из тевт считала, что билась лучше и вправе рассчитывать на большую долю. Когда воины начали гневаться и послышались оскорбления, Эсон ограничился тем, что указал на двоих микенцев, сидевших возле него в полной броне, напоминая, кто именно принес победу. Добычу делили неторопливо, все споры так или иначе разрешались, право владеть одной особо красивой гривной из витого золота было определено в кровавом поединке. Эсону вспомнились погребальные игры в Микенах: там подобные споры улаживались в состязании на колесницах: пришедший первым получал собственность убитого воина из рук местного царька. Таким способом его отец объединял Арголиду, заменив бескровными поединками войны между городами, обратив мечи арголидцев против одной лишь Атлантиды.
Здесь
Никто уже не помнил, сколько дней и ночей миновало, когда случилось непредвиденное и нежеланное. Началось с того, что работавшие возле ворот дети и женщины с криками бросились врассыпную. Поднятый ими шум встревожил воинов, сидевших снаружи круга: поворачивая головы, они начали окликать бегущих, спрашивать, что случилось.
Тут смятение добралось и до центра церемониального круга, где Ар Апа как раз требовал возвращения тридцати двух коров, украденных из его дана. Раздосадованный помехой, он заскрежетал зубами и топнул в землю. Хлынувшую наружу толпу остановили воины, расчищавшие дорогу двоим неуверенно продвигавшимся вперед путникам.
Первой шла Найкери в грязной и разодранной ветвями одежде. В руке ее был ремень. За другой конец его держался ковылявший следом за ней мужчина. Он мог держаться только одной рукой, вторая была отсечена — и недавно: на обрубке запеклась кровь, покрывавшая грубую повязку. Он был слеп — пузыри на щеках и лбу свидетельствовали, что глаза его выжгли. Ноги его были босы, от одежды остались жалкие лохмотья; Эсон не сразу узнал его и, вскочив наконец с места, выкрикнул имя:
— Атрокл!
Остановившись, микенец обратил на звук незрячее лицо.
— Атланты пришли, — хриплым голосом проговорил он и качнулся, едва не упав.
Глава 7
Слепого микенца отвели в помещение Эсона над входом в Дан, прежде принадлежавшее быку-вождю Уале. Эсон велел Атроклу молчать, пока они не оказались за закрытой дверью, перед которой он выставил своих воинов. Атрокл лежал недвижно, кожа его побледнела, грудь вздымалась так, словно каждый вздох мог оказаться последним. Найкери попыталась заговорить, но, подняв руку, Эсон остановил ее. Став на колени возле Атрокла, он приподнял его голову, поднес чашу к губам. Атрокл с жадностью отпил, и Эсон опустил его на мягкие шкуры постели.
— Я умираю, родич, — спокойно сказал Атрокл.
— Все мы умрем. Но сперва назови тех, кто сделал это.
— Для этого я и пришел сюда. В этом мире нет места для воина из Микен, лишившегося правой руки и глаз. Когда я скажу тебе все, что знаю, ты покончишь со мной. — Это не был вопрос, и Эсон отвечал с тем же спокойствием:
— Я сделаю, как ты просишь. Что случилось с родичами, оставшимися на копи?
— Убиты или в плену. Добрая была битва. Все случилось через несколько дней после твоего ухода… нас предупредили альбии, лесные жители. Пришли два корабля с воинами, они уже были близко. Я послал гонца, чтобы известить тебя, но было поздно, и его сразили на моих глазах. Мы взяли оружие и выстроились. Враги подошли на копейный бросок, и мы увидели, что их действительно два корабля: на каждого нашего приходилось трое или четверо. Я приказал воинам с доблестью умереть, забрав с собою в могилу побольше атлантов. Все вскричали, что так и будет, гулко ударили мечами в щиты и преградили дорогу врагу. Мы славно бились, даже халкеи, но все погибли — кроме единственного халкея, оставшегося возле печей. Атланты убивали на выбор, по слову; так много их было, что они могли выбирать: убивать нас или щадить. У них было много копий, и этот ливень они обрушили на нас. Потом мы сошлись в круг и стали, прикрывшись щитами: многие из атлантов пали тогда от наших мечей. Они не дали мне умереть: сбили копьями и затолкали щитами. Я упал, меня обхватили. Я сопротивлялся. Но руки мои завели за спину, под локти заложили копье и связали. Так меня отвели к атланту,
— Но Темис, царевич атлантов и сын Атласа, мертв, — проговорил Эсон, поглядев на ладони. — Я сразил его вот этими руками.
— Нет. Он жив. Он назвал твое имя и сказал, что некогда ты победил его подлым ударом. Когда Темис заговорил об этом, лицо его побагровело, он стал заговариваться, на губах выступила пена. Он снял шлем и показал мне голову, на ней теперь нет волос, их обрили… а под льняной повязкой была золотая пластина. Он произнес тогда много слов, которых я не знаю. Но Темис жив — в этом я могу тебя заверить.
— А рана на его голове была в этом месте? — спросил Эсон, кончиками пальцев прикоснувшись к голове Атрокла.
— Тут.
— Значит, Темис жив. Но это был смертельный удар.
— Он много кричал об этом — о боли, о том, что не может теперь драться на кулаках и биться, что приволакивает при ходьбе ногу, что теперь он — старик и что таким его сделал ты. Еще он говорил о лекарях Атлантиды, которые высверлили поломанную кость и удалили ее, но всех слов я тогда не понял.
— Эх, жаль — сильней не ударил! Но и такого удара хватило бы, чтобы насмерть уложить всякого обычного человека.
— Не сомневаюсь, только сделанного не вернешь. Едва ли Темису нужно было захваченное им олово, по-моему, он не станет разрабатывать копь. Просто под руку подвернулось. Он явился сюда за тобой…
— Он будет мой, — тихо проговорил Эсон, взяв Атрокла за руку.
— …и больше ничего ему здесь не нужно. Как сын царя Атласа, он командует обоими кораблями и, чтобы разыскать тебя, провел их через весенние бури. Я был связан, и он мучил меня, — делал все, что мог, чтобы я заговорил. А ведь я тоже благородный, как он сам, и не лгал. Он не поверил мне и стал грозить, что отсечет мне правую руку, если я не скажу правду. Я вновь повторил те же слова, и тогда один из его людей сделал это огромным топором, а потом перетянул рану, чтобы я не истек кровью. Но Темис снова сказал, что я лгу, и я перестал говорить. Тогда он подошел поближе, и, собрав слюну пополам с кровью, я харкнул прямо ему в лицо. Тогда он сделал вот это с моими глазами, а потом велел девушке отвести меня к тебе, чтобы и ты узнал: он пришел сюда ради твоей смерти. Только я надеюсь, что это ты убьешь его.
— Да будет так, — с этой клятвой Эсон нагнулся и поцеловал кровавые пузыри на месте глаз родича.
— Все, что следовало сказать, — сказано, — спустив ноги с ложа, Атрокл, шатаясь, поднялся. — А теперь где твой меч, добрый Эсон? Ты расскажешь в Микенах, что я умер с честью?
— Никто не умирал столь доблестно.
Достав меч из ножен, Эсон выставил его перед собой и, взяв слепца за руку, положил его ладонь на острие. Тот задрал кверху голову, оскалив зубы, выкрикнул: «За Микены!» — и упал на клинок. Он умер прежде, чем Эсон опустил тело на землю. Выйдя из комнаты, Эсон велел двоим микенцам забрать тело Атрокла и приготовить его к погребению. А потом с края насыпи поглядел через равнину — на кроваво-красный диск солнца посреди сгущающихся облаков. Громко перекликаясь, мимо пролетели два черных ворона и опустились в ров — рыться в отбросах. Знамение — но как его истолковать? Отвернувшись, он заметил, что Найкери дожидается его, прислонясь к стене спиной. Поймав взгляд Эсона, она поднялась и прижала ладонями одежду, чтобы Эсон мог увидеть ее округлившийся живот.
— Атланты воевали только с твоими воинами. Им нужны рабы, они сказали, что поэтому оставляют нам жизнь. Но если бы они знали, что я ношу твоего ребенка, то убили бы и меня.
Эсон направился в сторону и остановился, лишь когда она с воплем бросилась за ним и схватила за руку.
— Я знаю, что тебе этот ребенок не дорог, но мне он нужен, запомни это!
Он замахнулся, чтобы ударить ее, но она выпустила рукав, и кулак его остановился.
— Слушай же, — проговорила она, — слушай же, что я тебе скажу. Пусть я женщина и ничего не значу для тебя, тем более что я не микенка… Но я могу быть полезной тебе. Я рожу тебе сына, он будет таким же великим воином, как ты. Атрокл не все знал об этих атлантах, он не все мог тебе сказать.