Туннели
Шрифт:
Они пошли по коридорам. Второй Офицер подталкивал Честера вперед толчками и пинками, не переставая тихонько хихикать. Успокоился он только тогда, когда они завернули за угол и подошли к открытой двери. Из нее на противоположную беленую стену падал прямоугольник ослепительного света.
Движения Честера были вялыми, а взгляд — рассеянным, но внутренне он дрожал от страха. Мальчик лихорадочно размышлял, не броситься ли бежать вперед по коридору, хотя не имел ни малейшего представления, куда он ведет
Честер пошел еще медленнее, заставляя себя до рези в глазах смотреть прямо на свет. Открытая дверь неумолимо надвигалась. Он не знал, что его там ждет. Новая хитроумная пытка стигийцев? А может быть… может быть, казнь.
Все его тело застыло, все мышцы словно взбунтовались, отказываясь приближать его к резкому свету.
— Почти пришли, — раздался голос Офицера над головой Честера, и мальчик понял, что ему остается только покориться. Не будет никакого чудесного спасения, никакого побега.
Он едва волочил ноги, почти не двигаясь с места, но тут Второй Офицер с силой толкнул его, сбив с ног, и мальчик влетел в дверь. Проехав на животе по полу, он остался лежать, немного оглушенный.
Яркий свет заливал все вокруг, и Честер быстро заморгал. Он услышал, как захлопнулась дверь, и по шелесту бумаг сразу понял, что в комнате есть кто-то еще. Мальчик тут же представил себе двух высоких стигийцев, нависающих над столом, как на сеансах Темного Света.
— Встань, — приказал гнусавый голос.
Честер подчинился и поднял взгляд на говорившего. Такого он и вообразить себе не мог.
Это был один-единственный стигиец, маленький и старый, с редеющими седыми волосами, зачесанными за уши, и морщинистым лицом, напоминавшим бесцветную изюмину. Он сгорбился над высокой кафедрой, похожий на пожилого учителя.
Честер был совершенно обезоружен этим призраком, явившимся в ослепительном свете. Он ожидал чего угодно, только не этого. Мальчик почувствовал облегчение и почти что убедил себя, что все еще может обернуться хорошо, но тут он встретился взглядом со старым стигийцем.
Таких темных и ледяных глаз Честер не видел никогда. Словно два бездонных колодца, они затягивали его; неведомая зловещая сила влекла его в пустоту. Честеру стало холодно, как будто в комнате резко опустилась температура, и он задрожал.
Старый стигиец перевел взгляд на кафедру, и мальчик зашатался, как будто что-то крепко удерживало его и вдруг отпустило. Он шумно выдохнул, осознав, что до этого момента задерживал дыхание. Тогда стигиец размеренно заговорил:
— Ты признан виновным в нарушении приказа сорок второго, эдиктов восемнадцатого, двадцать четвертого, сорок второго…
Он продолжал называть числа, которые ничего не
— Заключенного заберут из нынешнего его места нахождения и доставят поездом в Нижние Земли, куда он настоящим решением отправляется в изгнание и где будет предоставлен силам природы. Да будет так, — закончил старый стигиец, хлопнул руками и оставил ладони крепко сжатыми, как будто что-то выдавливал. Потом он медленно поднял голову и произнес: — Да помилует Господь твою душу.
— Что… что вы сказали? — спросил Честер, пошатываясь под ледяным взглядом стигийца и смутно осознавая смысл того, что услышал.
Не заглядывая в бумаги, стигиец слово в слово повторил приговор и снова замолчал. У Честера в голове вертелось множество вопросов, он шевелил губами, но не мог издать ни звука.
— Да? — спросил старый стигиец.
По его тону было ясно, что ситуация ему привычна и что его крайне утомляет необходимость беседовать с жалким заключенным.
— Что все это значит? — наконец выговорил Честер.
Стигиец несколько секунд посмотрел на мальчика и бесстрастно произнес:
— Ты отправляешься в изгнание. Тебя отвезут на глубочайшую Вагонетную станцию и там предоставят самому себе.
— Глубочайшую… Еще глубже под землей?
Стигиец кивнул.
— В Колонии не нужны такие, как ты. Ты пытался сбежать, а Паноплия не одобряет подобных выходок. Ты недостоин служить нам, — он снова сжал руки. — Ты отправляешься в изгнание.
Честер вдруг почувствовал огромный вес земли над ним, как будто эти миллионы тонн камня и глины опустились прямо ему на плечи, лишая его последних сил. Он попятился.
— Но я же ничего не сделал. Я ни в чем не виноват! — воскликнул он, протягивая руки к бесстрастному стигийцу.
Мальчику казалось, что его хоронят заживо, что он больше никогда не увидит дом, голубое небо, своих родных… все, что ему так дорого. Надежда, теплившаяся в нем с того самого дня, как его поймали и заперли в темной камере, угасла, как свеча на ветру.
Он был обречен.
Отвратительному стигийцу была безразлична судьба Честера. Мальчик понял это по его непроницаемому лицу и жуткому взгляду нечеловеческих, змеиных глаз. Он знал, что спорить со стигийцем и умолять о снисхождении бесполезно. Эти жестокие и безжалостные люди без колебаний обрекли его на самую ужасную судьбу — еще более глубокую могилу.
— Но почему? — спросил Честер.
Слезы брызнули у него из глаз и потекли по лицу, он не мог больше сдерживаться.
— Потому что это закон, — ответил старый стигиец. — Потому что я сижу здесь, а ты стоишь там, — сказал он и сухо, холодно улыбнулся.