Турецкая курилка
Шрифт:
Иногда везение выражается в том, сумел ли ты сдержаться и не блевануть на глазах у кучи народу. Иногда – в простой защёлке на дверце, с которой не приходится возиться. При такой низкой планке, Оля была страшно удачливой. Защёлка, металлическая на лёгкой пластиковой дверце, отгородила серую каморку от суетливых торговых залов. С той стороны металась Оксана, поставившая на уши всех, до кого добралась. Коктейли и вафли были забыты, пакеты кое-как скинуты у раковины в углу. Оксана скреблась в дверь кабинки и каким-то не своим голосом, матерински-тёплым, пыталась понять, всё ли у Оли было в порядке. Катя изредка поддакивала и теребила ручки тканевой аптечки, которой администрация отбилась от Оксаны. Входили и выходили другие посетительницы, косились на Оксану, на кабинку, но
Катя подмечала их наряды – и продуманные, и откровенно безвкусные, – и с особым чувством, которое более искренний с собой человек признал бы завистью, восхищалась мягкостью меха некоторых шуб. Подумать только, шуба в ноябре… сразу припомнилось, что развитые страны в ответе за девяносто процентов причин климатического кризиса, но что большие потери от его последствий несут бедные страны, утопавшие в ливневых паводках, или голодавшие из-за засухи. А богатые выдают им кредиты на восстановление зачахшей в младенчестве экономики. На онлайн-прилавках в США и Франции стоят «экологически чистые» товары, вся их чистота выражается в замене одного материала другим при той же выработке вредных веществ во время производства, но это не мешает на сорок процентов задирать ценник. Катя училась и подрабатывала три раза в неделю репетиторством, чтобы и у неё была кружка возьми-кофе-с-собой, не брала трубочки и тешила себя надеждой, что сортировка домашнего мусора увеличивает её вклад в чистоту города. А кто-то ходил перед ней в шубе стоимостью в два гранта на её обучение и без угрызений совести выбрасывал жирный бумажный пакет KFC на тротуар.
– Олечка, ну, открой, ну, пожалуйста, мы же помочь хотим. Или ты не можешь? Ты только скажи, хоть слово, скажи «не могу», и мы дверь с петель снимем…
«Будто кошка с того мема, на бортике ванны», – дивилась Катя, смотря на Оксану и не особо вслушиваясь в её слова. Хотя стоило бы, потому что Оксана вполне могла вынести дверь. Контрастом к неадекватному применению любой силы, эту минуту она слишком живо напоминала обеспокоенную, места себе не находившую кошку-мать. «А я кто же?», – Катя посмотрела на своё отражение в забрызганном туалетном зеркале. Раскрытые, но всё равно азиатские глаза, как у всей корейской половины родственников, чёрный прямой волос, и фигура какая-то длинная, вся сутулая.
– Оля, ну, ты как? – продолжало отскакивать от белой холодной плитки.
У Оли ничего не было в порядке. Тошнота, мучившая её, была не из тех, что приносят облегчение. Олю просто сжимало, раз за разом, выкручивало спазмом, а после тело прошибали дрожь и пот. Она сидела на полу, а ноги всё равно мелко трусились, и хотелось сползти ещё ниже, в холод и забытьё. Ко всему прочему, рвота и желчь воняли невыносимо, а у Оли не было сил дотянуться и нажать слив. При всём при этом, выходить она не хотела. У Оли ничего не было в порядке. Она начинала бояться. Кажется, что и тошнота поднималась в ней уже более из-за ужаса, нежели по другим причинам. Но пока Оля сидела в закрытой кабинке туалета, хлипкая дверь отделяла её от вопросов. Только начав отвечать на вопросы, Оле в полной мере пришлось бы признать, самой себе в том числе, всю скверность своего положения.
Как только ты признаёшь проблему, с ней нужно что-то делать. Предпринимать шаги, смиряться или просить помощи. Оля разглядывала стыки кафеля на полу, свои, чужими казавшиеся руки и гадала. Если закрыть глаза, может, всё это исчезнет?
Глаза закрылись. Обморок.
Настоящая жизнь, в отличие от профессионально смонтированных кинокадров, состоит из сотни повторяющихся сюжетов, весьма далёких от идеи “осознанности” йогов, и не особо вдохновляющих, какой саундтрек ни поставь. Изо дня в день мы делаем одни и те же скучные вещи, тратим до семидесяти процентов нашего времени, сжигаем минуты и не видим отдачи. Когда люди жгут бензин, они хотя бы чувствуют скорость и глобальное потепление.
Студенты, свеже-выпавшие из весёлого гнезда детства, когда дни так насыщены впечатлениями, что кажутся годами заморского
Аяжан быстро перебирала ногами, спускаясь по лестнице в холл. Приходилось лавировать между сокурсниками, которые не торопились и имели раздражающую привычку встать на две-три ступеньки и оживлённо переговариваться о своих планах и впечатлениях. Пока язык молотил, ни у кого не хватало мозговых мощностей заметить, что они блокировали путь. Естественная социальная среда лучше всего учит тебя быть пассивно-агрессивным. В холле студенческая братия кишела, как стая саранчи. Похватав куртки, они искали место одеться и собраться в дорогу; забрать вещи из гардероба было лишь разминкой перед настоящей битвой за место в автобусе, хотя бы стоячее. Гомон поднимался до самой стеклянной люстры, и Аяжан едва слышала Тима, который вился за ней хвостом аж от лекционного зала.
– На воздух, срочно, – приговаривал он, характерно усмехаясь правой половиной рта. – Я думал, реально за партой усну. Хорошо хоть лбом об столешницу не ударился.
– Угу, – Аяжан щёлкала по буквам на экране смартфона, изредка поднимая глаза. – Канатовна ужасно нудно диктует.
– Именно, диктует! Лекцию нужно рассказывать, как историю. Чтобы завязка, климакс и развязка были, чтобы я заслушался! А Канатовна ещё и гнусавит. У неё на презентациях только графики, был бы текст – пофоткали бы да и пошли себе. Смысл слушать нудятину, которую я за пятнадцать минут сам прочесть могу. Лишний раз убедиться, что она свои лекции наизусть знает? За десять лет и я бы выучил. Короче, я такое конспектировать отказываюсь, – Тимина ухмылочка как бы давала сигнал собеседнику, что можно было смеяться, что он был дружелюбен и шутил. – Вообще, что за дыра, если профессура не может подать собственный предмет.
– Ага, – Аяжан локтем отодвинула свёрнутую в трубочку тетрадку, которой Тим потрясал едва ли не перед её лицом. Из тетрадки торчала ручка. Всё это, в свою очередь, обычно торчало у Тима из заднего кармана джинсов и составляло весь его канцелярский инвентарь.
«Серьёзно?! Пойдёшь всё-таки?» – сообщение из окна набора перекочевало в отправленные. «Айдана печатает…» гласил курсив в углу экрана.
С торжественным триньканьем вспыхнул ответ: «Да, решила, что сожалеть лучше о сделанном, чем о несделанном. Если не понравится, всегда могу уйти».
Аяжан улыбнулась и ответила: «Выпусти книжку по философии».
«2000 лет назад уже всё опубликовали. Плагиатить плохо».
С Айданой было трудно, как и с любым закрытым человеком, но её чувство юмора Аяжан обожала. Постоянно приходилось догонять, но с каким удовольствием.
– Вот и замечательно, – пробормотала Аяжан и забросила телефон в сумку.
– А я о чём! – подхватил Тим. Девушка сконфуженно покосилась на него, точно случайно задела говорящую игрушку племяшки. Молодой человек всё это время продолжал ей о чём-то вещать. – Посвящение в студенты каждую пятницу. По морозу особо не нагуляешься, но мы нашли место, где хоть до пяти утра сиди. И досидели, кстати! На прошлой неделе. Личный рекорд! Прикинь, две бутылки на всех не хватило, ещё Джека взяли. Правда, разочаровал он меня, пойло то ещё, а раскручивают-то как. Пагубная сила рекламы, видать. Но девчонки с соком и апельсином мешали, им, вроде, ничего было… В общем, весело у нас.
Аяжан сгребла свой пуховик в охапку и пошла к скамейкам.
– Чего зенками моргаем, уважаемый студент? – ласково спросила гардеробщица, приятная бабушка двух оболтусов. – Номерок давай.
Тим, выворачивая шею вслед девушке, подчинился. Его намёки на Аяжан ожидаемого эффекта не оказывали. Все крючки, заброшенные для начала беседы, грустно болтались в иле. Не интересовали Аяжан, кажется, ни гулянки, ни клубы, ни весёлая компания. Трудно было поверить, что она, такая своевольная, не любила покутить, не умела расслабляться. Тим натягивал куртку и отчаянно перебил в уме, чем бы ещё Аяжан можно было завлечь. Рука застряла в рукаве – напоролась на затор в виде шапки. Он замешкался, зачем-то стал пихать сильнее, вместо того, чтобы вытянуть шапку наружу. Аяжан же, точно лань в саванне, уже окружали другие хищники.