Турецкий берег, край любви
Шрифт:
Однако таких, как сейчас в Стамбуле, разногласий со временем у Дроновой еще не случалось.
Они прибыли в аэропорт за сорок минут до отлета. Мурат ехал медленно, пару раз останавливался у киосков, покупал бутылку минералки и лениво тянул воду из горлышка. Татьяна нервничала, просила ехать быстрее. У нее даже мелькнула мысль: «А может, Мустафа тогда не оговорился, сказав, что хочет меня подарить? Вдруг его главный презент брату вовсе не записная книжка, а русская девушка Таня Дронова?» Но она тут же отогнала это дикое предположение
В аэропорту Стамбула Мурат, как и Мустафа нынешним утром в Анталье, припарковал машину в дальнем закоулке. Молча взял Танин саквояж, по-хозяйски его открыл и, переворошив огромными ручищами аккуратно уложенные пакеты с сувенирами, сунул на самое дно какой-то сверток – чуть больше того, что Таня утром передала ему. Беспардонность будущего деверя так шокировала Таню, что она не проронила ни слова.
Мурат защелкнул замок на саквояжике и, не оборачиваясь, пробурчал:
– Тиз из май презент Мустафа.
Из машины он даже не вышел. Ткнул пальцем в направлении стеклянной двери в зал отлетов, кивнул головой:
– Бай.
Когда Дронова ждала своей очереди на проверку багажа, ей показалось: Мурат стоит за стеклянной стеной напротив и наблюдает за тем, что происходит внутри терминала. Впрочем, бликовало солнце, и Таня не могла уверенно сказать, что это он.
Она была слишком занята ожиданием встречи с Мустафой, чтобы заметить, как сидевший за монитором полицейский кивнул коллеге, несшему дежурство у арки-металлоискателя. Отправляясь в накопитель, Дронова оглянулась: высокого мужчины в черном за стеклом уже не было.
ЗВОНОК
После пенной дискотеки Игорь, чрезвычайно ценивший комфорт (в том числе моральный), устроил Марине «разбор полетов»: «Что тебя не устраивает? Что за взбрыки?» Грохотов напомнил, что их отношения с самого начала были ограничены сексом, поездками в отпуск и походами в ресторан. А теперь ему кажется, что Марина вознамерилась (он употребил именно это слово) добиться его развода. Да, их отношения с Юлией далеки от идеала, но у них дочь…
Марина стояла, прислонившись к стене, и чувствовала, как струящийся из кондиционера воздух сковывает холодом затылок и шею. Подумала: «Надо отойти, а то потом голову повернуть не смогу», но с места не двинулась.
Наконец Игорь иссяк. Сел на кровать, потер костяшками пальцев глаза и после небольшой паузы сказал:
– Я понимаю, ты сорвалась из-за соседки. Наплюй и забудь. Во всяком случае, до возвращения в Москву. Давай не будем портить друг другу отпуск. – И тут же, без перехода: – Ты очень устала? Будем спать или посмотрим восьмую серию?
– Смотри, если хочешь, я приму душ, – еле слышно проговорила Марина и с усилием, будто и вправду примерзла, оторвалась от стены.
Она нарочно долго стояла под горячими струями воды, уверяя себя, что хочет пропарить заледеневшие шею и спину, хотя на самом деле надеялась, что Грохотов уснет, не дождавшись ее. Несколько раз
Он сладко похрапывал, раскинув руки. Марина примостилась на самый краешек и лежала несколько часов без сна. Сердце то сжималось в комок и переставало биться, то начинало колотиться о грудную клетку с такой силой, что казалось, его стук вот-вот разбудит Грохотова. Марине было горько, больно, стыдно, одиноко.
– Я хочу домой… – прошептала она и вздрогнула. Слова слетели с языка сами собой.
«Не смей себя жалеть! – скомандовала самой себе Миронова. – Или ты хочешь опять впасть в депрессию, из которой уже не выберешься?!»
Самовнушение помогло: подступившие к глазам слезы остались внутри. Марина даже нашла силы усмехнуться воспоминаниям о надеждах, которыми тешила себя, когда пришла работать на телевидение. Окружной канал казался ей стартовой ступенью, где она задержится от силы на год-полтора. Она часто представляла, как на одной из тусовок к ней подойдет Киселев или Эрнст и скажет: «Ваше лицо мне знакомо. Не вы ли ведете новости на окружном канале? По-моему, вам пора заняться чем-то более серьезным. А загляните-ка вы ко мне, скажем, в пятницу…»
Когда ей стукнуло тридцать пять, пришлось констатировать: поезд ушел. Осознание этого обернулось сначала депрессией, а потом раздражением на все и вся: на коллег, на мужа, не способного обеспечить семье достойное существование, на свекровь с ее вечными придирками и нравоучениями. Ночами, сидя на кухне, Марина оплакивала ушедшую молодость, в которой не было ни страстной любви, ни даже щекочущих нервы амурных приключений. Что уж говорить о роскошных ресторанах, элитных курортах, дорогих украшениях…
Игорь был третьим по счету мужчиной, которым она скрашивала свою пресную жизнь. И первым, с кем связь длилась так долго.
Познакомились они, когда Марина брала у Грохотова интервью. Бизнесмен вещал в камеру об успехах своей фирмы, о благотворительных взносах на счета детских домов, о семейных ценностях, о том, какие у него замечательные жена и дочка. А по окончании записи пригласил симпатичную журналистку в дорогой ресторан. Там, выпив три порции текилы, принялся пространно объяснять, какой должна быть женщина. Чаще всего в его монологе встречались определения «спокойная и выдержанная», и Миронова сделала вывод, что жена у этого мешка с деньгами – законченная истеричка.
Впоследствии ее догадка подтвердилась. Нет, гадостей о своей половине Игорь не рассказывал, он вообще о ней почти не говорил. О дочке – да, с мягкой улыбкой, с хвастливыми нотками. А о жене упоминал только вскользь: «Извини, встретиться сегодня не получится. Жена, не предупредив, уехала в Ярославль к подруге, мне нужно вечером быть дома с Полинкой» или: «На мое имя в кассе МХАТа два билета лежат – должны были сегодня с Юлей пойти. Но она с утра не в настроении. Сходи ты, а то пропадут».
Миронова старалась быть такой, как хотелось Грохотову, – спокойной, улыбчивой и беззаботной. И до сих пор у нее это получалось.