Турецкий ятаган
Шрифт:
— Ладно, — без спора согласился я, — ты не знаешь, случаем, где здесь можно выпить достать?
— А деньги есть? — тотчас переменил тон часовой.
Я выудил из кармана несколько мелких серебряных монет и подкинул их на ладони. В голубых глазах стража мелькнула нежданная радость. Он воровато осмотрелся по сторонам и сунул мне в руку свой бердыш.
— Постоишь за меня, я мигом сбегаю?
— Постою — согласился я.
— Закуску брать?
— Конечно, возьми.
Парень ловко пересыпал монеты из моей ладони в свою.
— Иди вон туда, — показал он на нишу в высоком двухметровом фундаменте, — стой
Я еще не успел заступить на пост, как часового и след простыл.
От нечего делать я начал рассматривать бердыш. Он, на мой взгляд, не выдерживал никакой критики: сталь была низкосортная, видимо с большим содержанием углерода, чем напоминала обычный дешевый чугун; ковка грубая, а сам топор тупой. Таким оружием много не навоюешь.
Я привалился плечом к камню подклета. Вокруг было тихо, спокойно, даже как-то сонно. Видимо главная жизнь поместья протекала на хозяйственном дворе и внутри дома. Однако и оттуда не доносилось ни одного звука. Мой посланец отсутствовал уже минут десять. Мне надоело охранять стену, я прислонил бердыш к стене и присел на корточки. Стоять на часах мне определенно не нравилось. Вдруг послышались чьи-то торопливые шаги. Пришлось вскакивать и секиру брать на караул. Однако тревога оказалась ложной, это возвращался новый приятель. Его красный кафтан на животе заманчиво оттопыривался, и он бережно поддерживал руками свое приятое бремя.
— Достал! — радостно сообщил он, втискиваясь ко мне в сторожевую нишу. — У тетки Агафьи купил. Она горячее вино здесь лучше всех курит. Скоромным закусывать будешь?
— Буду, — ответил я. — Прихватил, из чего пить?
— Это у нас всегда с собой, — успокоил он, расстегнул на груди свой красный кафтан и вытащил плоскую кожаную флягу впечатляющего объема. — Подержи, я сейчас достану закуску. Вот это пирог с зайчатиной, а это свиная нога.
Идея напиться возникла у меня совершенно спонтанно. Вся мутная, неприкаянная жизнь последнего времени требовала хоть какой-то разрядки. Одна мысль, что весь этот долгий день мне будет некуда приткнуться и придется постоянно общаться со стрельцами и холопами, нагоняла тоску. Водка сулила хоть какую-то временную радость. Тем более что нужно было налаживать контакт с новыми товарищами, а совместное пьянство извека было самым проверенным и надежным катализатором дружеских отношений.
Глава 9
Дружба со стрельцом по имени Захар Цибин разрасталась, как снежный ком. Через час мы уже хлопали друг друга по плечу, через два обнимались. Когда содержимое фляги подходило к концу, стрелец Захар понял, кто у него лучший и единственный друг.
— Все они гады ползучие. Никому не верь — все равно обманут! — говорил он мне, нравоучительно двигая перед носом пальцем. — Одному мне верь, я тебя сразу полюбил, как брата.
— Тебе верю, как родному, — в свою очередь клялся я ему в вечной дружбе. — И я тебя сразу приметил. Вот, думаю, кто человек!
— Да, я человек! — сразу согласился он. — А они — гады ползучие. Скоромное в Великий пост жрут, нет, ты такое представляешь? Захочу попу скажу, он их проклянет.
— Не может быть, неужто в пост едят мясо?!
— Вот тебе святой истинный крест, — побожился Захар, — а Степка против тебя замышляет. Ты Степку знаешь?
— Знаю.
— Ну, вот.
— Что, «ну
— Это ты о чем?
— Ты сказал, что Степка против меня замышляет.
— Какой Степка? — теперь не понял Захар.
— Десятник ваш.
— Десятник? Степка?
— Ну, он.
— И что Степка?
— Ладно, — перешел я на другую тему, — а ты хоть знаешь, кого здесь охраняешь?
— Знаю. Бабу. Хорошая баба, гладкая. А тебе она зачем?
— Кому? — не понял я вопроса.
— Тебе, — уточнил он.
— Кто?
— Не знаю, давай, что ли, еще выпьем.
— Я больше не могу, — отказался я, чувствуя, что и так уже скоро в глазах у меня начнет двоится.
— Слабак ты, а я выпью. Знаешь, что царь Борис запретил хмельное в рот брать? А кто ослушается того под кнут?
— Слышал.
— А знаешь, почему он так сделал?
— Почему?
— Потому что Бориска Годунов не настоящий царь. Он настоящего-то нашего царя Дмитрия Иоанновича хотел смертью извести, да не вышло. Скоро его самого за ноги да в Москву-реку. А народ царю-то Дмитрию присягнет, давай выпьем за нашего царя-батюшку!
— Давай, — согласился я. — Наливай сначала себе, а я после выпью.
Стрелец налил в керамическую кружку остаток самогона, поднес ее к губам, но выпить не успел, начал медленно оседать наземь. Впрочем кружку продолжал держать ровно и надежно, так что ни единой драгоценной капли на вылилось на землю. Уже лежа на земле, собрав остаток сил, поднес ее ко рту и допил до дна. Только после этого смежил веки и погрузился в глубокий, крепкий сон счастливого человека с чистой совестью.
Я не без труда, утвердился на ослабевших ногах и побрел прочь, искать какому-то там сердцу укромный утолок. Выпил я много меньше собутыльника и потому понимал, что очень пьян и сейчас мне лучше никому не попадаться на глаза. На парадном дворе по-прежнему было пустынно. Никого не встретив, я дошел до тыла усадьбы и через лаз в частоколе выбрался за ее приделы. Там, сразу же за узким рвом, полном талой воды, начинался сосновый лес. Ров я перепрыгнул без проблем и пошел по пружинящей под ногами хвое подальше от ограды. В том состоянии, в котором я теперь прибывал, встречаться со стрельцами мне было противопоказано.
Постепенно в голове прояснялось. Однако я не спешил возвращаться в поместье, а устроился на узкой прогалине, которую прогревало теплое весеннее солнышко. Здесь было покойно и тепло. Я нагреб целую кучу прошлогодней хвои и растянулся на ней, как на коричневом, ароматном матраце. Лежал, смотрел на голубое, чистое небо и не заметил, как уснул.
— Держи его, — кричал какой-то человек Мне на грудь навалилась непонятная, непреодолимая тяжесть, я попытался ее столкнуть.
И проснулся.
— Руки, руки держи! — требовал тот же голос. В мои кисти вцепились чьи-то крепкие пальцы и мне попытались заломить их за спину.
Я спросонья не сразу понял, что происходит, а когда сознание полностью вернулось, рванулся и су-мил вырвать правую руку.
— Держи его, вырвался! — закричал второй человек, и опять на меня навалились две туши.
Однако я резко перевернулся с живота на спину, вырывая и левую руку. Наваливаясь телами, меня пытались связать два незнакомых человека, в одинаковою цвета грубошерстных, колючих кафтанах.