Тургенев
Шрифт:
Но Некрасов сам сознавал, что дни его сочтены.
«Скоро стану добычею тленья…» — писал он в эти дни в «Последних песнях».
Он просил передать Тургеневу, что не хочет умереть, не повидавшись с ним. «Ведь я его всегда так любил и люблю до сих пор», — говорил Некрасов.
Этой встрече Тургенев посвятил стихотворение в прозе «Последнее свидание»:
«Мы были когда-то короткими, близкими друзьями… Но настал недобрый миг — и мы расстались, как враги.
Прошло много лег… И вот, заехав в город, где он жил, я узнал, что он безнадежно болен и желает видеться со мною.
Я отправился к нему, вошел в его комнату…
Желтый, высохший, с лысиной во всю голову, с узкой седой бородой, он сидел в одной, нарочно изрезанной рубахе… Он не мог сносить давление самого легкого платья. Порывисто протянул он мне страшно худую, словно обглоданную руку, усиленно прошептал несколько невнятных слов — привет ли то был, упрек ли — кто знает? Изможденная грудь заколыхалась — и на съёженные зрачки загоревшихся глаз скатились две скупые, страдальческие слезинки.
Сердце во мне упало… Я сел на стул возле него — и, опустив невольно взоры перед тем ужасом и безобразием, также протянул руку. Но мне почудилось, что не его рука взялась за мою. Мне почудилось, что между нами сидит высокая, тихая, белая женщина. Длинный покров облекает ее с ног до головы… Никуда не смотрят ее глубокие, бледные глаза; ничего не говорят ее бледные, строгие губы… Эта женщина соединила наши руки… Она навсегда примирила нас.
Да… смерть нас примирила…»
Через полгода, получив известие о смерти поэта, Тургенев заметил: «С Некрасовым умерла большая часть нашего прошедшего и нашей молодости…»
Прошло еще несколько месяцев, и Тургенев неожиданно получил после многолетнего молчания письмо от Льва Николаевича Толстого, в котором тот писал, что ему хотелось бы возобновить их прежние отношения, забыть о давней ссоре.
Они стали снова переписываться, и в августе 1878 года Тургенев написал Толстому из Москвы в Ясную Поляну: «Мне самому хочется вас видеть… Приедете ли в Тулу, или я заеду к вам в Ясную Поляну?..»
О последовавшей затем встрече писателей рассказывает в «Очерках былого» сын Льва Толстого — Сергей Львович: «Отец сам поехал в Тулу его встречать… И вот Тургенев в Ясной Поляне… Все мы, конечно, с величайшим интересом ждали Ивана Сергеевича. Я знал, что Тургенев большого роста. Но он превзошел мои ожидания. Он показался мне великаном… Сравнительно с ним отец мне казался маленьким (хотя он был роста выше среднего) и моложе, чем он был. Правда, Тургеневу было шестьдесят лет, а отцу пятьдесят. Но Тургенев был совсем седой, а у отца были темные волосы без проседи. В их отношениях чувствовалось, что Иван Сергеевич старший. Мне тогда казалось, что отец к нему относился сдержанно, любезно и слегка почтительно, а Тургенев к отцу, несмотря на свою экспансивность, немножко осторожно…
Иван Сергеевич много разговаривал с отцом наедине, в кабинете и на прогулках. Вероятно, главной темой их разговоров была литература…
Несмотря на свои шестьдесят лет, Тургенев был бодр и подвижен. Он ходил гулять с моим отцом и с нашей компанией молодежи, обращая внимание на хозяйство, на лесные и яблочные посадки и на красивые места в саду и в лесу…»
По возвращении в Спасское Иван Сергеевич 14 августа написал Льву Николаевичу: «Не могу не повторить Вам еще раз, какое приятное, хорошее впечатление оставило во мне мое посещение Ясной Поляны и как я рад тому, что возникшие между нами недоразумения исчезли
Конец семидесятых годов в жизни Тургенева был отмечен особенно широким признанием его литературных заслуг со стороны передовых общественных кругов как в России, так и на Западе.
В июне 1878 года представители всех европейских литератур, съехавшиеся во время всемирной выставки в Париж на международный литературный конгресс, единогласно избрали Тургенева своим вице-президентом.
Один из членов русской делегации на этом конгрессе, М. Ковалевский, рассказывал, что торжественное заседание, на котором выступил Тургенев, было для него триумфальным.
В своей речи Тургенев дал краткий и выразительный обзор развития русской словесности от Фонвизина до Льва Толстого включительно и указал, что было внесено ею нового в литературный капитал человечества.
Простая, безыскусственная речь русского писателя, пользовавшегося мировой славой, была покрыта дружными аплодисментами.
Восторженно был встречен Тургенев в следующем году в Москве на заседании Общества любителей российской словесности, происходившем в аудитории Московского университета.
Когда гром аплодисментов затих, прямо с хоров раздался голос студента, приветствовавшего от имени учащейся молодежи автора «Записок охотника» как защитника прав народа.
В мемуарах современников сохранились описания бурных оваций, которыми встречала молодежь в Москве и Петербурге появление писателя на вечерах, в театрах и в других общественных местах.
«Этот возврат ко мне молодого поколения очень меня порадовал, но и взволновал порядочно», — писал Тургенев в те дни.
В Петербурге, на чтениях, организованных Литературным фондом, он с огромным успехом выступал со своими рассказами из «Записок охотника» — «Бурмистром» и «Бирюком».
Шумные овации, сопровождавшие каждый шаг писателя в столицах, пришлись не по душе властям. Тургенев сам рассказывал Герману Лопатину, с которым встречался тогда в Петербурге, что ему ясно дано было понять о нежелательности дальнейшего его пребывания в России.
Летом 1880 года в Москве проходили пушкинские торжества в связи с открытием памятника поэту на Тверском бульваре.
В сознании современников этот праздник остался как одно из незабываемых событий русской общественной жизни конца прошлого столетия.
Первоначально открытие памятника было намечено на 26 мая — в день рождения Пушкина, но затем перенесено на 6 июня.
Избранный вместе с Григоровичем и другими литераторами депутатом от Литературного фонда на пушкинские торжества, Тургенев принимал живейшее участие в подготовке праздника, разработке его программы, в переговорах и переписке с писателями, учеными, артистами. Эта непривычная организационная работа изрядно утомила его.
24 апреля (6 мая) Тургенев отправил из Москвы короткое письмо Флоберу, начинавшееся шутливым сообщением, что он «еще жив и здоров. Я верчусь и скачу, как белка в колесе; нахожусь здесь уже неделю. В будущий понедельник уеду в деревню, пробуду там десять дней, вдыхая запах берез и слушая, как орутсоловьи».