Турист

Стейнхауэр Олен

— Знаете, как я научилась английскому?

— Как?

— В конце войны я была еще ребенком. Отца убили немцы, и мать — ее звали Мари — осталась одна со мной и моим братом Жаном. Он уже умер. И она нашла американского солдата, черного, понимаете? Большого негра из Алабамы. Он остался. Мать мою очень любил и к нам с Жаном хороню относился. Долго это не продлилось — сами знаете, хорошее быстро кончается, — но он жил с нами, пока мне не исполнилось десять. Научил меня английскому и джазу. — Мадам Гань рассмеялась. — Гулял с нами, когда у него были деньги. Знаете, я видела Билли Холлидей, — похвастала хозяйка.

— Неужели? —

улыбнулся Мило.

Она махнула рукой, умеряя его энтузиазм.

— Конечно, я была еще маленькой девочкой и ничего не понимала. Билли показалась мне слишком печальной. Другое дело — Чарли Паркер и Диззи Гиллеспи. Да. — Мадам Гань закивала. — Их музыка нравилась мне куда больше. «Соленые орешки, соленые орешки», — пропела она. — Знаете эту песню?

— Чудесная вещь.

Разговор растянулся уже почти на футбольный тайм, и ему едва удавалось скрывать растущее беспокойство. Что, если они не заметили наблюдателя? Что, если их засекла полицейская камера? Сидя как на иголках, он ждал, что дверь вот-вот распахнется и Диана Морель со своим симпатичным напарником наденут на него наручники. С другой стороны, все его страхи, как сказал Эйннер, могли быть обычной паранойей. Энджела мертва уже целую неделю, и бюджет ГУВР вряд ли позволяет бросать деньги на слежку за пустой квартирой.

К тому же мадам Гань очаровала его своими историями. То были рассказы о послевоенной, перестраивавшейся, начинавшей заново Европе, и времени, которое отзывалось в нем особой ностальгией. То был франко-американский медовый месяц. Французам нравились американские джазмены, голливудские фильмы, пересекавшие океан на кораблях, и английская поп-музыка, которой они старались подражать. Достав айпод, Мило включил Франс Галль, и мадам Гань тут же подхватила припев «Poup'ee de cire, poup'ee de son». Глаза у нее заблестели, по разрумянившимся щекам поползли слезы.

Подавшись вперед, она сжала старушечьими пальцами его руку.

— Вспоминаете сестру? Кто бы мог подумать… я про самоубийство. Но вы ведь ничего не могли сделать. Жизнь, она продолжается. Должна продолжаться.

Она произнесла это твердо, как человек, глубоко уверенный в том, что говорит. Он хотел спросить, как умер ее муж, но не решился.

— Послушайте, я не заказал номер в отеле. Может быть…

Мадам Гань не дала ему договорить.

— Конечно. — Она еще раз сжала его руку. — Квартира оплачена до конца месяца. Оставайтесь, если хотите.

Она поднялась вместе с ним, открыла дверь длинным ключом, который передала потом гостю, и подивилась беспорядку, царившему в комнатах.

— Это все полиция, — с горечью и злобой пробормотала хозяйка и, вспомнив английский, добавила: — Свиньи. Если что-то пропало, скажите — я подам жалобу.

— Полагаю, в этом не будет необходимости, — сказал Мило и поблагодарил старушку за помощь, а потом, словно что-то вспомнив, спросил: — Скажите, в последние дни у нее не было каких-либо странных гостей? Людей, которых вы не видели раньше?

Мадам Гань погладила его по руке.

— Вы живете надеждой. Понимаю. Не хотите верить, что сестра покончила с собой.

— Дело в другом, — начал Мило, но она остановила его.

— Полицейские, эти свиньи, они тоже меня спрашивали. Понимаете, днем я работаю с сестрой в ее цветочном магазине и никого не вижу.

Как только за ней закрылась дверь, он достал из холодильника бутылку шардоне, налил в стакан,

выпил и тут же налил еще. Потом сел на диван и стал прикидывать, как осуществить план.

«Только не спи. Не думай о Тине и Стефани».

Квартира была обычная, с одной спальней, но в отличие от большинства французских апартаментов комнаты оказались попросторней. Люди Дианы Морель тупо перерыли ее сверху донизу и даже не потрудились прибраться. Впрочем, такой обязанности не признает за собой ни одна полиция в мире. Мило знал, что должен сосредоточиться прежде всего на тех местах, которые агенты обошли своим вниманием.

Охота на Тигра была любимым проектом Энджелы. Она не просила дополнительного финансирования и не представляла отчетов в посольство, а раз так, то, скорее всего, и не держала там свои материалы. Они должны находиться здесь, если только, конечно, Энджела не хранила архив в голове. Мило надеялся на ее скромность.

Он начал с кухни, самого подходящего места с точки зрения разнообразия вариантов: тут вам и трубы, водопроводные и газовые, и утварь, и посуда, и шкафчики, и техника. Для маскировки Мило включил музыку, настроив приемник на станцию классического рока, вкусы которой колебались в диапазоне от шансона шестидесятых до прогрессива семидесятых. Он убрал из шкафчиков все стаканы и тарелки, снял с полок кастрюльки, развернул все пакеты. Проверил трубы — нет ли слабых соединений. Ощупал нижние поверхности столов и ящиков, просмотрел содержимое холодильника — баночки с мармеладом, мягкий сыр, рубленое мясо — последнее уже испортилось. Потом выдвинул холодильник и снял заднюю решетку. Нашел в столе отвертку — разобрал микроволновку, телефон и кухонный комбайн. Через два часа под звуки «Героина» в исполнении «Велвет андеграунд» Мило признал свое поражение.

Делать это его никто бы не заставил, но он вспомнил, какой чистенькой выглядела кухня на экране монитора в фургоне Эйннера. Оставить ее грязной не позволяла совесть. Немного отдохнув — впереди была вся ночь, — Мило взялся за уборку.

Он уже перешел в ванную, когда снизу позвонил Эйннер. Мило впустил его. Эйннер принес замасленный пакет с жареной картошкой и шаурмой. Сам он уже перекусил у соседнего подъезда, успев удостовериться, что за квартирой Энджелы никто не присматривает.

— Ни души. Так что, по крайней мере, до утра можно спать спокойно.

Находиться слишком долго в комнате, где умерла Энджела, не хотелось, и Мило отдал спальню коллеге. Усталость валила с ног, слипались глаза, но он все же дотащился до ванной и, сев на крышку унитаза, сначала легонько потряс идущие к водонагревателю трубы, а потом провел по ним ладонью. Есть. Палец наткнулся на маленькую алюминиевую коробочку в два пальца длиной, которая крепилась к трубе с помощью магнита.

Сбоку коробку украшал рисунок, воспроизводивший старую рекламу французского вина; туристы покупали постеры с этим рисунком, чтобы вешать в своих гостиных. Брюнетка с короткой стрижкой и в красном платье, сжав в волнении руки, вожделенно смотрела на поднос с бокалами и бутылкой «Мари Бризар». Подпись гласила: «Plaisir d''et'e». [21]

21

Услада лета (фр.).