Туркестан в имперской политике России: Монография в документах

Бабаджанов Б.

Однако плюрализм порождал проблемы, особенно когда обе системы (местная и имперская) соприкасались в решении дел по жалобам местного населения, касающихся имущественных споров, разделов наследства, водопользования и т.п. Еще более заметны были расхождения с момента принятия дел по апелляции и начала формальных процедур, вроде приведения к присяге, свидетельства, юридической оценки предоставляемых в качестве доказательств документов (типа «васика» / ) и т.п.

Инстанциям имперского суда пришлось столкнуться с этими вопросами уже при первом туркестанском генерал-губернаторе фон Кауфмане. Приведенные здесь несколько документов показывают, что функционирование разных судебных систем порождало проблемы. Во-первых, волостные (областные) и уездные власти игнорировали решения казийских судов, поскольку такие вопросы законодательно не были урегулированы. Во-вторых, возникали проблемы с переводами документов, а также с самими переводчиками, часто пользующимися своим положением для толкования дел в пользу одной из сторон с целью получения нелегального вознаграждения. В-третьих, возникали сложности с приведением в соответствие местных норм с общеимперскими положениями и статьями законодательства.

Службы генерал-губернатора и лично он сам

оказывались в двойственном положении. С одной стороны, судя по их ремаркам, они не хотели «крутой ломки народных обычаев», с другой – не могли санкционировать прямое нарушение имперских законов, особенно в юридической оценке представляемых народными судами документов [243] и решений. Такого рода прецеденты «неудобного соприкосновения» возникали в моменты, когда местные жители, разуверившись в собственном суде и надеясь на справедливое решение своих дел, обращались к русскому суду, который, естественно, руководствовался правилами, установленными имперскими законами. Именно тут возникали названные проблемы, особенно с признанием правомочности предоставляемых документов, отсутствием письменной фиксации свидетельских показаний в местных судах, формами дознания, приведением к присяге (особенно кадиев) [244] и пр. Фон Кауфман всякий раз лично, «в виде временной меры» просил признавать «перед русским судом» юридическую силу документов, составленных в казийских службах. Такие решения, конечно, были политическими, которые фон Кауфман обосновывал тем, что совершенно отрицать акты местной юридической традиции будет «равносильно отказу туземцам в покровительстве русского суда и закона». Одновременно генерал-губернатор колебался, соглашаясь с некоторыми отступлениями. Однако предлагал ограничить пределы взаимной адаптации «в пользу русских законов», поскольку любое послабление в этих вопросах, как он полагал, «явилось бы послаблением, ничем не вызываемым, уступкой, которую они же [то есть «туземцы»] объяснят нашей слабостью».

243

Например, согласно тогдашнему российскому законодательству любой документ имел силу, если его признают обе тяжущиеся стороны.

244

Судебные инстанции предложили по юридической аналогии руководствоваться положениями законов Российской империи, рассчитанных на сектантов.

Таким образом, поиск компромиссов смешивался с заданными штампами в идеологии колонизации, предписывающей не совершать никаких действий, которые могли быть расценены «туземцами» как слабость.

По крайней мере более или менее компромиссные положения, закрепляющие наличие трех форм суда в Туркестане (в том числе у казахов и киргизов), обрели вид закона в 1886 году, как приложение к общему документу «Положение об управлении Туркестанским краем» («Положение о народном суде»). Судя по опубликованным здесь документам, в «Положение» неоднократно предлагалось внести поправки, поскольку в большинстве случаев, когда приходилось приводить в соответствие разные формы судебных решений, и особенно в соответствие с административными решениями, возникала долгая переписка, которая не всегда находила решения. Поэтому вопрос о «законодательной унификации» всегда оставался актуальным.

Серьезные поправки в него предложено было внести в 1898 году под влиянием Андижанского восстания, которое обострило все имеющиеся проблемы взаимной адаптации. Как видно из публикуемых документов, почти все колониальные чиновники пришли к выводу, что «компетенция народного суда в Туркестанском крае достигает очень больших размеров» и что «широкая юрисдикция, предоставленная этому суду, вредна не только для русских интересов в крае, но и для самого туземного населения». Такого рода аргументов, призванных обосновать актуальность реформации и даже упразднения народных судов, в публикуемых документах можно найти с избытком. Однако большинство чиновников (особенно юристов) приходили к выводу, что, во-первых, следует упразднить положение о выборности народных судей, передав право их назначения местной администрации (либо ввести в их состав русских чиновников с правом решающего голоса) и параллельно ограничить юрисдикцию местных судов бытовыми делами. Во-вторых, предлагалось изъять из юрисдикции народных судов ряд дел, которые в имперских законах квалифицировались как уголовные (в том числе дела по сексуальному насилию, по фактам детской и подростковой содомии). В-третьих, предлагалось приступить «к постепенному упразднению народных судов» как «вредных государственному делу и закону». Из этого видно, что большинство чиновников признавали правовой плюрализм вредным для имперской власти, а в отдельных документах рассматривали его как одну из причин Андижанского восстания [245] .

245

О других попытках изменить систему управления см. во введении предыдущего раздела.

Однако мнения чиновников по поводу этих форм судов и пределов их юрисдикции были неоднообразными. Это отразилось на составе документов, к которым в большинстве случаев прилагались справки членов специальных комиссий, названные по принятому обычаю «Особыми мнениями» (юристов, военных губернаторов). Их авторы полагали, что нет нужды специальной поправкой вносить право начальников разных уровней требовать документы, содержащие характеристики избираемых кандидатов в кадим., поскольку они такие права имеют согласно другим общеимперским административным предписаниям. Также предлагается усилить «нравственный ценз» на кандидатов и действующих кадиев, дабы предупредить коррупцию, улучшить выборы, ввести более эффективное рассмотрение дел по ростовщичеству как способу кабалы и недовольства населения, поставить систему выборов под контроль властей на местах и т.п.

Между прочим, даже у такого знатока особенностей местных условий и традиций, как Н. Остроумов, заметен искаженный код восприятия мусульманской правовой

культуры. Судя по его ремаркам в многочисленных публикациях, ислам и его юридические институты он воспринимал как препятствие «благоустройству», то есть спокойствию и стабильности [246] . Реальных причин нестабильности при таком запрограммированном отношении, похоже, почти никто не искал.

Как интересные образцы доминирующих в чиновничьей среде мнений мы публикуем ряд документов, в том числе историко-аналитическую справку «О народном суде в Туркестанском крае». Автор (его имени установить не удалось) достаточно осведомлен [247] в проблемах народного суда, поэтому его сведения могут стать хорошим источником для реконструкции особенностей местных судов. Он также указывает на слабые стороны выносимых на обсуждение предложений, в частности невозможность администратору самолично судить о происходящем в суде без знания как традиции фикха, так и языка. Примерно такие же трудности вызовет, как он полагает, преобразование народных судов в мировые по тем же причинам. В конечном счете автор записки выражает солидарность с теми, кто выступает за постепенное упразднение народных судов Туркестана, хотя предупреждает, что такое действие будет встречать отчаянное сопротивление, поскольку суд в глазах «туземцев» связан с конфессиональными предписаниями.

246

Остроумов Н. П. 2-й Туркестанский генерал-губернатор М. Г. Черняев (1882-84). Ташкент, 1930. (машинопись) // Национальная библиотека РУз, Отдел редких изданий и рукописей, Пя 8824. С. 12.

247

Конечно, имея в виду специфику его имперских подходов и оценок.

Между тем знаменитая Сенаторская комиссия/ревизия графа К. К. Палена (1861-1923), работавшая в Туркестане в 1908 г., предложила похожую альтернативу для местных судов, то есть в перспективе заменить их мировыми судьями. Это предложение было встречено с одобрениями в ряде «Записок» чиновников Туркестана, которые публикуются ниже («Записка Военного Губернатора Ферганской области по вопросу о народном суде». 17 Июня 1908 г.; «Записка Прокурора Ташкентской Судебной палаты Туркестанскому Генерал-Губернатору. 23 Марта 1912 г.; «Памятная записка Канцелярии Туркестанского Генерал-Губернатора», 1912 г.). В них мы также видим обширные экскурсы в историю местного суда со ссылками на литературу и Отчеты того времени, обширную критику системы современных им кадиев, их подходов и т.п. Авторы записок пытаются доказать вредность местного суда, его неэффективность как для государства, так и для самих «туземцев», которые будто бы сами недовольны шариатом, своими кадиями, принципами их выборов и т.д.

В записках также заметно крайне ограниченное понимание авторами шариата, его источников, восприятие их как исключительно ретроспективных норм, без учета методологии и инструментов, порождающих рациональные подходы ко множеству прецедентов (особенно новых и незнакомых) в жизни общины. Почти все авторы представленных ниже документов уверены, что шариат «не допускает действия рядом с ним обычного права» [248] . Ожидаемый вывод таких подходов формулируется почти одинаковыми фразами, вроде: «Проникнутый религиозной нетерпимостью, застывший на толкованиях Корана древними учеными мусульманства, шариат, применяемый как обычай к оседлому населению, совершенно не отвечает современным требованиям жизни и правовым порядкам и служит лишь отличным проводником в население начал воинствующего ислама».

248

Это, конечно, не так. Традиция исламского права детерминировала понятие «‘урф ва ‘адат», то есть обычай, и локальные формы обрядов, которые нередко становились и становятся источниками правовых решений в случаях, когда они в кардинальной форме не противоречат основам (асл). В качестве обоснования в таких решениях часто повторяется хадис: « » – «Обычай подобно написанному преданию». Следовательно, выносить обычаи за пределы источников права и в целом ислама некорректно.

Однако в потоке похожих подходов и мнений встречались и более взвешенные и профессиональные оценки. Как пример мы публикуем документ с длинным названием: «Особое мнение Советника Самаркандского Областного Правления Вяткина к заключению Самаркандского Военного Губернатора по докладу Прокурора Ташкентской Судебной Палаты о необходимости замены народного суда русским». Составитель записки В. Л. Вяткин – известный востоковед и археолог – не без оснований заявляет, что знает «в достаточной степени туземное население и суд по шариату» и потому берет на себя смелость «сказать в пользу последнего несколько слов».

В. Л. Вяткин писал, что только полное незнание «туземного населения» может заставить «поверить в легенду недовольства им судом по шариату». Автор ясно показал суть мусульманского права не только как законодательных, но и как религиозно-нравственных (у автора – «вероучительных») норм. В этом контексте он также констатирует неразделенный характер общественного и личного в предписаниях вероучения. Вяткин добавляет, что «за неимением статистических данных» выносить вердикты о том, что суд казиев «несправедливый», совершенно неуместно. Он делится своим опытом и наблюдениями и пишет, что в казииских судах «огромное большинство процессов разрешается так, что обе стороны уходят удовлетворенными и умиротворенными». Число недовольных он определяет примерно в 10%. Автор записки также отстаивает самих кадиев, уверяя, что в подавляющем большинстве это вполне подготовленные люди (некоторых он знал лично) и что население «настолько культурно, что может критически отнестись к действиям своего судьи». Одновременно автор говорит о вполне удовлетворительном состоянии выборов, подбора кандидатов, большинство которых обладают «достаточным [общественным] цензом». Другое преимущество казийского (народного) суда, который подчеркивает В. Л. Вяткин, состоит в быстром и дешевом решении им вопросов.