Туркестанские повести
Шрифт:
Она вытерла пот с моего лба, пожала мне руку выше запястья и тихо сказала:
— Не уйду со стоянки, пока не прилетишь. Ни пуха, ни пера, Митя!
Взревели моторы. Снова две «чайки» легли на боевой курс.
Подходя к Юхнову, мы заметили наш самолет-разведчик, возвращавшийся в Москву. Все-таки в верхах решили проверить нас, наши данные. Что ж, мне и Назарову не придется краснеть…
Немцы вошли в город. Боя не было. Значит, там нет наших войск, они остались где-то позади и теперь дерутся в окружении. А как же с открытым
«Первый» то настойчиво требовал от Письмакова, то взывал к его совести:
— Нужны шесть пар, майор. Четыре — на сопровождение, две — на разведку.
— Люди валятся с ног. Они сделали по три вылета. Два самолета подбиты…
— Майор, «пешки» не могут идти без сопровождения, они не вернутся с задания…
— У меня осталось всего лишь три вконец измотанных пары. Остальные в воздухе…
— Веди сам, майор. Хоть полумертвых, но веди. А Кузнецов с напарником где? Рядом? Пошли их в Колокольск. Я прошу тебя, борода. Понимаешь, прошу…
— Хорошо, — тяжело выдохнул Письмаков.
Командир полка сам повел группу сопровождения навстречу вражеским танкам, а нас послал снова на разведку. Не на Юхнов, а на Колокольск, где мы базировались с начала войны до конца сентября. Надо было проверить, не случилось ли там то же, что за рекой Угрой.
Мы пошли на самолетную стоянку.
— Василь Ванч, — спросил я механика, — машина готова? — Готова, но…
— Готова или нет, спрашиваю? — крикнул я.
— Спокойнее, Митя, — Трефилов укоризненно посмотрел на меня. — Я хотел сказать, что нельзя тебе лететь… Всему есть предел: вчера три раза ходил, позавчера — три, а сегодня…
— А сегодня надо в четвертый идти. «Первый» просит. Понимаешь? Не приказывает — просит. Дай-ка мне авторучку и позови Тамару.
Я написал заявление в парторганизацию. Еще в Колокольске комиссар эскадрильи говорил со мной об этом Жарко теперь под Москвой, тяжело, и я прошу коммунистов оказать мне доверие. Примут ли?
Ласточкой подлетела Тамара.
— Ты звал, Митя?
— Да, Тома. Лечу с Джурой в район Колокольска. Если что… передай вот эту бумагу парторгу…
— Митя, — Тома ткнулась головой в мою грудь, заплакала. — Ми-тя…
— Не надо, милый мой «щелчок».
Больше слов не было. Я поцеловал ее, сел в кабину и запустил мотор.
И опять наши «чайки» оторвались от земли. Москва… Тушино… Истра. По этой дороге меня везли с покалеченными ногами. Там, в Колокольске, мы трижды отбивали массированные налеты фашистской авиации на Москву. Там состоялось мое боевое крещение. И там же я впервые сказал Томе: «Люблю».
— Командир, справа по борту «юнкерсы», — предупредил Джура.
— В бой не ввязываться. Пикируем.
Навстречу летит пестрая осенняя земля, изрезанная прямоугольниками полей, пятнами лесных
— На Колокольск, Назарыч.
— Понял.
Над городом кружили «мессершмитты». Значит, ожидают своих бомбардировщиков или прикрывают подходящие войска. Сколько их, где они? Искать. Искать по дорогам и падям, на лесных полянах и в излучинах рек.
Перед Колокольском врага не было, и мы пошли дальше, на запад. К городу со стороны станции Шаровской ползли железнодорожные составы, а по шоссе и грунтовым дорогам — артиллерия, танки, мотопехота. Нужно все запомнить. Нам нельзя стрелять, вступать в драку с крестатыми патрулями: от нас ждет Москва данные о противнике. Только данные, которые сейчас дороже сбитых самолетов.
Письмаков приказал заглянуть на аэродром, где раньше стоял наш полк. Что ж, проверим, густо ли там, в гнездовье воронов.
Небо хмурилось. С запада теснились, наплывая друг на друга, дождевые облака. Мы развернулись и зашли на аэродром с подоблачной стороны, откуда никак не ожидали налета советских разведчиков. Мы с Джурой отлично знали здесь каждый холмик и куст, каждый овражек и тропинку: десятки раз уходили отсюда на задания и возвращались домой скрытыми подходами.
— Жечь будем? — спросил Назаров.
Нет, с первого захода бить по немецким самолетам нельзя. Надо сначала сосчитать, сколько их там.
— Со второго захода, Джура.
Зелеными метеорами выскочили наши «чайки» на аэродром. «Мессершмитты» и «юнкерсы» стояли полукольцом на северо-восток. А наше полукольцо смотрело когда-то на юго-запад. Все меняется.
Их было много, серо-желтых хищников, — двадцать девять «мессов» и эскадрилья Ю-88. На старт выруливало звено истребителей.
Резко накренив «чайки», мы развернулись.
— Джура, бей по стартующим!
— Есть, командир!
С окраины аэродрома полетели в небо суматошные шапки дыма. Нас заметили. Спохватились. Но зениток мы не боимся: комэск Лобов научил нас искусству противозенитного маневра.
Сектор газа до упора. «Чайки» стремительно идут в атаку. Джура послал сдвоенный залп реактивных снарядов. В центре аэродрома раздался взрыв, и тотчас же в небо взметнулся костер. Лидер тройки истребителей сожжен. Назаров полоснул из всех пулеметов по ведомым. Завалившись на крыло, задымил еще один «месс».
— Так их, Назарыч, друг! — крикнул я и с ходу выпустил по стоянке два эрэса. «Огонь, огонь, Димка!» — командовал я самому себе и все нажимал и нажимал на гашетки пулеметов. Сзади меня уже стелилась багрово-красная река. Горели фашистские самолеты, рвались патроны и снаряды.
Третий заход было делать рискованно.
— Домой! — предупредил я Назарова, и наши «чайки» отвалили в сторону Черканово.
Я уже был уверен: мы вернемся на родной аэродром, как вдруг услышал:
— Командир, нас окружают!