Туркестанские повести
Шрифт:
— В штабе посоветуемся, — закончил он разговор.
Пока мы шли в отряд, нас не раз окликали, останавливали, требовали пароль. Мы с трудом перебирались через огромные завалы, глубокие рвы, кружили потайными тропами. Наконец добрались до скрытого в лесной глухомани городка.
— Там женщины с ребятишками, — показал Семен Игнатьевич на замаскированные срубы, скрытые наполовину под землей, тут — склады, а здесь — бойцы.
Партизанское хозяйство было прочным, добротным. Система потайных ходов связывала весь лагерь. Вокруг него притаились минометные и
В просторной штабной землянке, которая одновременно служила и райкомом партии, Земнов предложил мне раздеться, распорядился, чтобы принесли обед, послал связного позвать каких-то людей. Потом он спросил, с каким заданием мы прилетели, что удалось выяснить. Я вкратце объяснил.
— У вас есть кое-что добавить к вашим разведданным, — сказал секретарь.
Вечером Земнов созвал совещание. Партизаны обсудили вопрос о предстоящем налете засады на фашистский аэродром, располагавшийся километрах в шести от лагеря. Решили сначала провести разведку, а потом наметить конкретный план боевой операции.
А ночью Семен Игнатьевич, незнакомый мне разведчик и я отправились на вылазку. Шли долго, осторожно. Часто останавливались, прислушивались к шорохам. Осенний лес не был мне страшен, потому что рядом шли друзья.
Часа через полтора Земнов остановил нас:
— Начинается Родниковая балка. Аэродром рядом. Ты, Кузнецов, занимайся авиацией, я беру на себя штаб, а ты, Костя, — назвал он третьего разведчика, — линию связи и охрану «пятачка». Сбор здесь. Шуму не делать.
Разошлись в разные стороны.
На маленьком лесном аэродроме стояло всего лишь четыре самолета. Это были «мессершмитты». «А что, если на одном из них вырваться в Москву?» — опалила меня дерзкая мысль. Эта мысль не давала покоя до тех пор, пока мы не возвратились в отряд.
— К тому и дело веду, — улыбнулся секретарь райкома, когда я рассказал ему о своем желании. — Охрана у них — так себе. В общем, завтра ночью сделаем налет, Долетишь впотьмах на «мессе»?
— Самолет знаю. Лобов учил летать.
— Ну, вот и добро. А теперь спать.
Налет прошел по плану…
Когда я уже был в кабине «мессершмитта», Семен Игнатьевич Земнов перегнулся через борт и крикнул:
— Газуй, Кузнецов. Привет Большой земле.
«Пятачок» я знал, как собственную ладонь, и все-таки взлететь было очень рискованно. Ведь я взлетал на чужой машине, с «чужой» земли, в «чужое» небо. Долечу ли?
Долетел. И сел, хотя зенитчики гоняли меня по московскому небу до полусмерти. Сел на разбитом вдрызг фашистском самолете…»
Мне что-то рассказывал отец об этой истории, но я, к сожалению, был не очень внимателен. Думал: все это старо и в жизни не пригодится. Интересно, чья это идея — прислать документ такой давности?
Переписывала мать. Значит, ее идея. А может быть, вместе обдумали: пошлем-ка, мол, своему наследнику, пусть знает, почем фунт фронтового лиха.
— Что с вами, Кузнецов? — встревожился доктор и начал слушать
Объяснив жестами, что все в порядке, я протянул капитану листки отцовских записей. Он сел на свое место и углубился в чтение.
Я уже читал и перечитывал с Галабом эту историю одного летного дня.
— Завидуешь отцам? — как-то спросил он.
— «Завидуешь», пожалуй, не то слово. Восхищаюсь их мужеством. И тревожусь…
— За кого? — удивился Назаров.
— За себя. Чего достиг, чем смогу гордиться?..
— Это ты зря, — успокоил сержант. — По-моему, тебе есть уже чем порадовать Кузнецова-старшего.
Накануне праздника Октября капитан Тарусов принял у меня зачет по знанию техники и практическому вождению тягача с полуприцепом. Я буквально вызубрил все. Однако робел перед комбатом. Новиков, мой наставник, тоже переживал: не поторопился ли Тарусов, когда сказал ему: «Вот теперь я вижу, Новиков, что вы — солдат!» Кажется, не поторопился.
— Ну, что ж, — заложив руки за спину, сказал мне командир батареи, — раз готовы, то мое дело опрашивать, ваше — отвечать. Скажите, пожалуйста, как называется эта деталь?
— Копир.
— А этот узел?
— Уравновешивающий механизм.
— А каков радиус поворота автополуприцепа?
Я ответил.
— Общий вес автопоезда?
— …шестьсот пятьдесят…
Капитан светло улыбнулся, довольный ответами.
— Садитесь в кабину, — приказал он.
Я сел. Комбат придирчиво продолжал экзамен:
— Если, допустим, колодки рычагов каретки не зажимают уложенную ракету, что это означает?
— Сломалась пружина, или не отрегулирована длина тяги.
— И что же надо делать?
— Пружину заменить, а для регулировки тяги отпустить контргайки крепления втулок и…
Тарусов замахал руками:
— Предостаточно!
Затем капитан отступил от кабины, посмотрел на часы и резко кинул:
— Расчет, боевое положение!
Я вихрем выскочил из кабины, проверил надежность сцепления автопоезда, стыковку пневморазъема и электроразъема, выключение ручного тормоза и походное положение лестниц. Завел двигатель и тронулся с учебной ракетой в окоп, к пусковой установке. Шестьдесят тренировочных заездов не прошли даром: колеса автотягача стали ровно посредине подъездных мостиков. Застопорив ручной тормоз, я доложил:
— Готово!
Я видел, что мой наставник Саша Новиков ликовал.
Сержант Назаров командовал: «К повороту!», «Влево!», «Заряжай!», «Выводи!»… Но все эти команды касались не меня, их выполняли номера расчета: Федор, Виктор, Герман. А когда я услышал галабовское «Вправо!», то сразу же проверил готовность транспортно-заряжающей машины к выезду из окопа. Все в том же порядке, что и в укрытии.
Ракета осталась на пусковой установке, и я выехал налегке.
— Поздравляю, Кузнецов! — Комбат крепко пожал мне руку. — Теперь двигайтесь выше — приглядывайтесь к ракете. Что не поймете на классных занятиях — приходите ко мне, объясню.