Тушканчик в бигудях
Шрифт:
– Вот этот дом, – Юра ткнул пальцем в высокую кирпичную башню, – сюда она шастала, квартира сто восемнадцать. Сидела там долго, а потом с мужиком уходила, таким… противным, твоих вроде лет, ну, может, чуть моложе, в общем, совсем неподходящий ей кадр.
– Зачем же мы со стороны «Автозаводской» добирались? – изумился я. – Намного проще с проспекта, прямо к подъезду подъехать можно.
– Вета от метро плюхала, – сообщил Юра, – другой дороги я не знаю. Еле выследил ее, столько раз из виду терял. Она в один вагон сядет, я в другом затаюсь, чтобы
– Зачем же ты за Ветой следил?
Юра прикусил нижнюю губу.
– Думал, она уйдет, а я потом в квартиру поднимусь и этого старика урою. Морду ему набью, зубы повышибаю, ну за каким фигом он к молодой полез? Живи со своими старухами, – горячился Юра. – Целую неделю я выслеживал, вынюхивал, квартиру вычислил и… ушел.
Он замолчал, затем принялся ковырять носком кроссовки асфальт.
– Вы решили не выяснять отношений с Павлом? – спросил я. – Благородное поведение.
Юра с тоской посмотрел на меня:
– Чудик вы. Просто не захотел драться.
– Почему же? Столько сил потратили на слежку.
Юноша подтянул джинсы.
– Ага, вот тут сел, на скамеечке, за машинами. Отличное место. Меня от подъезда не видно, а я полностью ситуацию контролирую. Ну, думаю, сейчас Вета выйдет, а я наверх…
Он снова замолчал.
– Она не появилась?
– Да нет, вышла на улицу, – мрачно сообщил Юра, – только вместе с этим папиком. Я увидел их и замер. Ветка на старикана такими глазами смотрела… На меня она никогда так глядеть не станет. Римка сука, но в одном права, Вете я не был нужен ни в каком виде, она того паразита любила до смерти. Вот я и не стал скандалить.
Он опять начал ковырять тротуар.
– Ты еще встретишь свою любовь, – попытался я приободрить юношу, – все у тебя впереди.
Юра покачал головой, затем, не сказав ни слова, ушел. Я кинулся в подъезд и, забыв про лифт, помчался по ступенькам вверх. Добежал до нужной квартиры, не думая ни о чем, ткнул в звонок, с огромной радостью услышал звук открывающейся двери и в тот же момент понял, что натворил. Если сейчас на пороге возникнет Павел, благообразный бабник моих лет, как прикажете поступить?
Но дверь открыла старушка, маленькая, кругленькая, очень опрятная, со старомодной укладкой на голове. Седые волосы отливали светло-фиолетовым оттенком, блузку украшала камея.
– Что вам угодно? – пропела она.
– Право, с моей стороны крайне невоспитанно беспокоить вас, – улыбнулся я.
– В жизни случается всякое, – благосклонно кивнула старушка.
Я почувствовал себя в родной стихии. Так говорят все маменькины подружки.
– Ничто не способно оправдать бестактность.
– Иногда нам приходится забыть о воспитании в силу форсмажорных обстоятельств, – отбила мяч бабуся, – очевидно, вы в подобном положении. Слушаю вас, милейший.
– Разрешите представиться, Иван Павлович Подушкин.
Бабуся взяла мою визитку:
– Очень приятно. Эстер Львовна
– Боюсь, я напрасно вас побеспокоил.
– Я вся внимание.
– Один мой друг, по имени Павел, дал мне этот адрес как свой, и вот сейчас я ехал мимо и, имея свободное время, набрался окаянства заявиться к вам без предварительной договоренности.
– Павел? – изумленно переспросила Эстер Львовна. – Павел?! Ах, да! Увы, ничем не сумею помочь. Он покинул сии стены, отбыл прочь!
– Куда? – Я на секунду выпал из образа мужчины, замученного светским воспитанием.
Эстер Львовна мягко улыбнулась:
– Прошу вас, проследуйте в гостиную.
Я церемонно раскланялся, втиснулся в прихожую, стащил ботинки и был препровожден в уютную комнату, заставленную темной мебелью, обитой синим шелком. Эстер Львовна опустилась в кресло, указала мне сморщенной рукой на диван и хорошо поставленным голосом преподавателя сказала:
– Давайте сначала уточним, об одном ли человеке мы ведем речь? Данную жилплощадь временно занимал Павел Николаевич Бурцев, москвич, врач. Это ваш друг?
– Да, да, – поспешно согласился я. – Отчего же Паша решил жить на съемной квартире? Вы не интересовались?
Эстер Львовна деликатно кашлянула:
– Естественно, сама бы я ни за что не стала проявлять неуместного любопытства, но Павел Николаевич, человек деликатный, разъяснил ситуацию. Он развелся с женой, оставил ей квартиру и, пока не приобрел новую, снимает жилье. Исключительный человек, оплатил сразу за три месяца. Ничего не испортил, не сломал, не разбил, оставил после себя полнейший порядок и уехал. Я бы с удовольствием продлила наш контракт, но Павел Николаевич, к моему глубочайшему сожалению, уже успел решить квартирный вопрос. Ах, конечно, не слишком хорошо так говорить, но вы понимаете меня, не так ли?
Я кивнул:
– Конечно, сдать квартиру сейчас трудно, да и опасно. Всякие люди встречаются, много безответственных, балующихся алкоголем.
Эстер Львовна снова кашлянула:
– Совершенно согласна с вами. Кстати, если надумаете, могу вас пустить, потому что вы производите впечатление человека нашего круга. Ваши родители, случаем, не из мира науки? Мы с покойным мужем всю жизнь преподавали русскую советскую литературу в МГУ, увы, сейчас жестокое время, и доктор наук, у которого десяток монографий, я имею в виду себя, вынужден съезжать на дачу, а в свои апартаменты пускать чужих людей, чтобы не умереть с голоду.
– Мой папенька не имел никакого отношения к науке, он был писателем. Павел Подушкин, очень популярный в советские годы автор, а матушка – актриса, она в добром здравии, но сейчас уже не играет на сцене.
– Павел Подушкин, – всплеснула ручками Эстер Львовна, – боже! Какой пердюмонокль! Вон там, в шкафу, много его книг, часть с автографами. Одна из моих аспиранток писала кандидатскую на тему «Образ русского барина в советской прозе на примере книг Павла Подушкина». Вот тогда мы и свели знакомство. Ну-ка, подождите!