Тушканчик в бигудях

Донцова Дарья

Мила вышла на лестницу, притворила дверь в квартиру и серьезно спросила:

– Чего глупости говорите?

Я вынул удостоверение:

– Извините, я обманул вас, но служебная инструкция предписывает раскрывать инкогнито лишь в крайних случаях!

Мила насупилась:

– То-то я вижу, что совсем вас не знаю! В квартиру не впущу, генеральную уборку устроила!

– Конечно, как хотите, мы и здесь великолепно побеседуем. Так как насчет прежних жильцов?

– Этот дом был построен еще в пятидесятые годы прошлого века для преподавателей и сотрудников МГУ, – пояснила Мила, – квартиры давали лишь своим. Жилье получили мои родители, они оба

работали в университете. Потом, уже после перестройки, папа умер, сестра Лена уехала жить в собственный коттедж и маму с собой забрала, а я осталась тут. Павел Николаевич Бурцев был здесь прописан, это мой брат. Сына тоже зовут Павел, но он Сергеевич, а фамилию мама попросила дать ему Бурцев. Уж очень мне не хотелось называть мальчика именем парня, который погиб не своей смертью, но мама…

– Павла Николаевича убили?! – воскликнул я.

– Господь с вами! Сам погиб!

– Покончил с собой?

– Разбился в авиакатастрофе. Улетел на юг, и все. Не зря я самолетов до паники боюсь.

Я невольно повторил любимый жест Николетты, сжал пальцами виски. Не понимаю! Авиакатастрофа! Но каким же образом милейшая Эстер Львовна могла видеть документ с пропиской?

– Скажите, где паспорт Павла?

– Так с ним погиб, – удивленно ответила Мила, – кто же без документов в самолет пустит? Да и билет без него не купить. Вот оно как бывает! Нам когда Юля о его смерти сообщила, мама не поверила, решила – это шутка идиотская! Павел мог иногда глупо шутить.

– Вы брата опознавали?

Мила тяжело вздохнула:

– Самолет в море упал, никого и ничего не нашли, нам тела Павла так и не отдали, вещи тоже, мы чисто символически на кладбище памятник поставили, вроде Павел там лежит, только могила пустая! Мама чуть с ума не сошла, день и ночь плакала.

– Точно знаете, что Павел погиб?

– Конечно.

– Откуда? Ведь тело не нашли!

Мила покачала головой:

– Странный вы, право, и вопросы задаете глупые. Паша нам сообщил: «Летим с Юлькой на юг, косточки погреть», номер рейса назвал, пообещал, как устроится, сообщить. Ну а потом Юля звонит и кричит, надрывается:

– Павлуша погиб!

Я перестал что-либо понимать.

– Юля – это кто?

– Девушка Павла, они пожениться хотели. Паша даже к ней жить переехал. Вместе на юг собрались, в море покупаться, и вон чего вышло.

Я потряс головой:

– Мила, каким же образом получилось, что Юля осталась жива и позвонила? Она что, выплыла и понеслась в Москву?

Мила повертела пальцем у виска.

– Вы совсем того, да? Они с Пашей поругались, уж не знаю, в чем дело было, только Павел ей гадостей наговорил и один улетел. А Юля осталась. В общем, я плохо ситуацию знаю. Когда беда случилась, Юля ничего не рассказывала, только плакала и твердила:

– Ну почему я вместе с ним не полетела?

А потом время прошло, она замуж вышла, ребеночка родила. Мама наша ее осудила, а я считаю, что жизнь продолжается, нечего себя вместе с умершим хоронить, не в Индии живем, чтобы вдову на костре погребальном сжигать. Да она и не жена Пашке была. Я с Юлей дружу, вернее, общаюсь, мы созваниваемся.

– Дайте мне ее телефон, – попросил я.

– Без проблем, – ответила Мила, – записывайте.

Оказавшись в машине, я сразу набрал Юлин номер и услышал тихий голосок:

– Але.

– Позовите Юлю.

– Маму?

– Да.

– Она спит, ей в ночную смену.

– Подскажите, когда она проснется?

– Ну… не знаю, я в это время уже сама дрыхну.

–

Можете маме записку написать?

– Не-а.

– Почему же?

– Я на роликах каталась и упала, теперь правая рука в гипсе, а левой писать не умею.

– Если я позвоню в десять вечера, застану вашу маму?

– Я телефон выключу перед тем, как лечь, – бубнила девочка, – муся по будильнику встает.

Потерпев полнейшую неудачу, я решил «заехать» с другой стороны:

– Мама где работает?

– Продавщицей в магазине «Наш дом», в отделе посуды.

– И уходит на работу так поздно?!

– Он круглосуточный, – объяснила девочка, – а за ночь больше платят.

Я повесил трубку и поехал домой. Ладно, сейчас сам лягу и покемарю чуть-чуть, а затем поеду в «Наш дом» и разыщу в посудном отделе Юлю, может, она расскажет мне правду? Похоже, в этой истории есть какая-то тайна, и, может быть, Юля ее знает и почему-то морочит родственникам Павла голову. Конечно, он прошел регистрацию, раз милиция сообщила родным, что он летел… А вдруг он потом передумал и вернулся к Юле? И по какой-то причине они скрыли это от родных…

Глава 25

Войдя в квартиру Норы, я невольно закашлялся. Пахло как в бане, чем-то травянисто-растительным. Я не слишком большой любитель греть кости на полке, но пару раз Макс затаскивал меня в парилку, и я очень хорошо запомнил дух от растворов, которыми приятель плескал на раскаленные камни. Вот и у нас, как в бане, жарко, просто дышать нечем.

Я прошел в свою комнату, снял пиджак, повесил его на спинку стула, потом отворил окно, оперся о подоконник и вытащил сигареты. Не знаю, как других людей, а меня угнетает жизнь в окружении высотных домов. Во времена моей молодости журналисты очень любили употреблять штамп «каменные джунгли». Правда, за этими двумя словами, как правило, следовали названия городов: Нью-Йорк, Вашингтон, Лондон и другие, кроме тех, что принадлежали к соцлагерю. Это в их, чуждом нам капиталистическом мире люди задыхались в мегаполисах, а в Москве, Софии, Праге дышали свежим воздухом и слушали пение птиц. И что самое интересное, мы верили в это горячо, искренне.

– Вава, – закричала, вбегая ко мне, Николетта, – немедленно закрой окно!

Я повернул голову и спокойно ответил:

– В квартире жарко.

– Захлопни створки.

– Но почему?

– Дует.

– Прости, Николетта, моя комната в самом конце квартиры, место, где ты сейчас спишь, далеко отсюда…

– Это из-за мандрагоры, ее нужно готовить без притока свежего воздуха.

Я послушно затворил окно и сел в кресло.

– Ты очень скрытный, – надула губки Николетта, – нет бы рассказать, где бываешь, чем занимаешься! Я обязана быть в курсе дел! Вдруг ты попадешь в дурную компанию!

Все понятно, у Николетты очередной приступ материнской любви, накатывает он на нее примерно раз в пять лет и длится около часа. Далее события станут развиваться следующим образом: маменька откроет шкаф, переворошит вещи, сообщит, что мне следует купить себе новые костюмы, затем посоветует сходить в парикмахерскую, поцелует в щеку и упорхнет, очень довольная собой. Мне и в голову не придет делиться с ней сокровенными мыслями. Я никогда не откровенничал с матерью, не спрашивал у нее совета и не просил помощи, бесполезное это дело, а порой даже опасное. Любую полученную информацию Николетта, самозабвенная сплетница, не способна удержать при себе, все мигом станет известно заклятой подружке Коке, а уж та разнесет чужие тайны по всем гостиным.