Тусовка класса «Люкс»
Шрифт:
Несмотря на страх, Ной рассмеялся?
– Да уж, я и сам чувствую себя Белоснежкой.
Мужчина сжал руку Ноя в своей. В спортзале произошло какое-то движение воздуха, и в нос Ною ударил резкий запах пота.
– Я Федерико. Они называют меня Фед, но это не оттого, что я федеральный служащий.
– Я Ной. Но это не оттого, что такой есть в Библии.
Кожа у Федерико была загорелая, сухая, и когда он смеялся, она собиралась в морщинки. При этом говорил он как восемнадцатилетний. Ной решил, что ему, должно быть, лет тридцать. Массивная шея, казалось, с трудом удерживала огромную голову. Квадратный лоб и густо смазанные гелем волосы сияли от льющегося с потолка
– Добро пожаловать в Гарлем, мистер Белый.
Во все три последующие недели Ной ни разу не видел Доктора Тейер. И похоже, то же самое можно было сказать и о Дилане.
– Она в Хэмптоне с моим папашей, – пояснил Дилан. Они сидели на его кровати, положив тетрадь на колени. По телевизору с выключенным звуком шел баскетбол. Ною до этого даже в голову не приходило, что у Дилана есть отец. – Звонит все время, раз в день уж точно. Прячет деньги черт-те куда, а когда у меня бабло кончается, я ей звоню, она мне говорит, где еще взять.
Он вытащил из кармана пачку банкнот. Сверху лежала купюра в пятьдесят долларов.
– Вот это было в ванной под раковиной. Она и не знает, что я их нашел, так что я, как мы с вами закончим, полечу в «Бунгало-восемь». Там сегодня Джастин Тимберлейк вечеринку закатывает. Супер.
Ной с Диланом смотрели по Эм-ти-ви церемонию вручения премии за лучшее музыкальное видео и во время перерывов на рекламу обсуждали неполные предложения и эллиптические конструкции. Дилан смотрел Эм-ти-ви скорее по необходимости, чем из любви к поп-музыке. У него был билет на церемонию, но он не пошел, потому что не хотел идти один. Ной же, хоть и притворялся безразличным, отдал бы что угодно за возможность сказать, что он был на этом мероприятии. В этом было их равенство, их нераздельная сила и слабость: Дилану не составляло никаких усилий быть крутым, а Ною – быть умным. И каждому из них чего-то недоставало.
Во время занятия Дилан то и дело отправлял эсэмэски и несколько раз звонил по мобильнику и говорил: «Я сейчас с репетитором, скоро подъеду», – и притом умудрялся кое-как отвечать на вопросы по грамматике, которые подбрасывал ему Ной.
Ноутбук звякнул.
– Посмотрите-ка, – сказал Дилан.
Он повернул ноутбук так, чтобы было видно Ною. Он пробежал глазами список возможных вопросов и ответов, который прислал Дилану его университетский репетитор (у него было семь репетиторов – по одному на каждую академическую дисциплину, и вот теперь еще Ной). Вопрос: «Какими тремя эпитетами вы бы воспользовались, чтобы описать самого себя? » Ответ: «Упорный – я успеваю в учебе, даже несмотря на то, что много занимаюсь спортом». И так на четыре страницы.
– У меня хорошая память, – сказал Дилан. – Вот взять сочинения. Он присылает мне, что надо писать, а я запомню и на экзамене выдам.
Дилан, судя по всему, был сегодня настроен на философский лад, и Ной почувствовал себя свободнее.
– Скажи-ка, – начал он, – если б это от тебя зависело, стал бы ты этим заниматься? Я имею в виду: стал бы ты заниматься с репетитором?
– Да! Это же здорово. А кому неохота? Не нужно ничего делать.
– Да, но ты же теперь вовсе не можешь работать без репетиторов. А что, если бы у тебя их совсем не было?
Ною показалось, что Дилан обиделся, но потом он с облегчением осознал, что тот просто думает, как ответить.
– Ну, сидел бы один. Это было бы скучно.
Дилан был прав. Он действительно остался бы один, и это было бы невесело. Родители его часто бывают в разъездах, так если приходится выбирать между репетиторами и одиночеством,
– Ну а вы? – спросил Дилан. – Вы репетитор?
Ной заколебался, что ему ответить.
– Ну, то есть, – продолжал Дилан, – вы только этим занимаетесь?
– Нет. Это временно. Вообще-то я хочу защититься. По литературоведению.
– Ладно, ладно, здорово. Я просто подумал, что было б жаль, если б вы после Принстона так и остались репетитором.
Дилан переключил канал – шел повтор очередной серии «Секса в большом городе». Ной не знал, что ему ответить: да, он отучился в Принстоне и работает репетитором. Ему было уютнее там, возле местной школы, в баре с приятелями, которые теперь все стали механиками или полицейскими. Он вдруг и сам перестал понимать, почему взялся учительствовать на Манхэттене. Но время Принстона прошло, оставив ему большие надежды и большие долги. Дорога домой была для него закрыта.
Ной хотел было намекнуть Дилану, что в дальнейшем у него не будет репетиторов, что ему придется самому штудировать университетский курс и подыскивать себе работу. Но тут он осознал, что и в университете Дилану найдутся репетиторы, такие же, как Ной. Родители у него люди с большими связями, так что ему наверняка отыщется какая-нибудь гламурная синекура. Дилан богат, у него самого есть светский лоск и связи. Зачем ему Ной? Поступление в университет казалось чем-то ничтожным в сравнении с его беззаботностью и небрежной легкостью в общении; его социальное положение давало ему куда больше преимуществ, чем ученая степень.
Тут у Дилана снова зазвонил телефон, и по грубоватому тону Ной понял, что звонит кто-то из родителей. Дилан передал телефон ему:
– Она хочет с вами поговорить.
– Здравствуйте, Ной, – сказала монструозная телефонная Тейер. – У Дилана на столе лежит файл, эссе для поступления. Его нужно проработать – репетитор из колледжа и я, мы его уже посмотрели, но я не вполне спокойна. Ничего, если вы возьмете его на проверку? Я имею в виду, конечно, только грамматику.
Ной читал эссе Дилана в салоне автобуса по пути через Испанский Гарлем. Начиналось оно так:
Когда мне было четырнадцать – возраст надежд и разочарований, – моя учительница назвала меня тупоголовым. Больше, чем ее бестактность, меня задел имплицитный смысл ее слов, который я лишь недавно сумел осознать: для нее я не был индивидуальностью, но посторонним, вещью.
В автобусе было темновато, и Ною приходилось щуриться. Проезжая по Сто двадцать пятой улице мимо темной стальной эстакады, он посмотрел в окно. Сочинение Дилана было напичкано философскими экскурсами к вопросу о самоотчуждении. «Имплицитный смысл»? Да еще двоеточие! Такое сочинение не мог написать парень, считающий, что пословица «Чем больше перемен, тем меньше изменений» – это вздор. Ной задумался над тем, кто мог быть настоящим автором: такая академичность слога была, пожалуй, не по плечу даже доктору Тейер. Она не могла не понимать, что Ной догадается, что это сочинение писал не Дилан. Она словно специально дала ему в руки свидетельство собственного участия в обмане – с чего бы это? Ною вдруг стало нестерпимо стыдно. Он так старался удержаться в рамках законной помощи абитуриентам. Что она, дразнит его, что ли? Может, она узнала, чем он занимался прежде ? Как ему поделикатнее ей на это намекнуть?