Туз в трудном положении
Шрифт:
Спектор снова обулся, открыл дверь и шагнул в коридор, после чего постарался бесшумно закрыть ее за собой. Повесив пиджак себе на руку так, чтобы крови на нем не было видно, он медленно двинулся к галерее. Там народа было больше, чем в коридоре, но на него особого внимания никто не обратил. Он закашлялся, избавляясь от крови, свернувшейся в горле. Мужчина у перил обернулся, бросил на него беглый взгляд и снова стал смотреть во внутренний дворик.
– Золотой Мальчик! – сказал мужчина пьяным голосом и вытянул вперед нетвердую
Глядя прямо перед собой, Спектор ускорил шаги. Краем глаза он уловил какое-то движение. Планер «Золотой Мальчик» плавной спиралью уходил вниз. Спектор знал, что улыбаться будет больно, так что даже не стал пытаться. Он убил Брауна и Астронома! Кто еще в мире способен был бы на такое? Если ему удалось бы подобраться к Хартманну, не имело бы никакого значения то, что сенатор – туз. Спектор и его прикончил бы.
Он свернул в коридор и подошел к двери с номером 1031. Ему снова удалось уйти! Ему словно кто-то помогает. Может, это Бог пытается заплатить ему за все прежние дерьмовые годы? «Продолжай и дальше», – подумал Спектор. Он сунул ключ-карту в прорезь, дождался зеленого огонька и вошел.
– Билет на самолет был выписан на имя Джорджа Керби.
На последних двух словах голос Экройда стал пронзительным. Тахион вытащил карту из замка и открыл дверь. Заходя, он услышал, как Хирам пророкотал:
– Билеты на имя призрака.
Экройд отозвался:
– Ага, на призрака. На восставшего из мертвых.
– Джеймс Спектор! – заявил Хирам.
– И оба Джорджа Керби восстали из мертвых, – подхватил Джей. – Она наняла этого сукина сына, Несущего Гибель.
Оба стояли к нему спиной и не услышали, как он вошел.
– Надо всех предупредить, – сказал Хирам. Он прошел через комнату, взял телефонную трубку и вызвал оператора. – Соедините меня с Секретной службой.
Наконец они его заметили. Хирам воззрился на него со страхом. Экройд по-змеиному полуприкрыл глаза.
– Это… это неправда, так ведь? – отчаянно взмолился Хирам. – Это ведь просто какая-то страшная ошибка, да? Грег не мог…
Тахион сочувствовал гибели грез и крушению доверия.
– Хирам, – сказал он мягко, – мой бедный, бедный Хирам. Я видел его разум. Я коснулся Кукольника. – Снова вернулся тот ужас, и Тахион передернулся. – Все в тысячу раз хуже, чем мы могли себе вообразить.
У Тахиона подкосились ноги. Он сел на ковер, уткнулся лицом в ладони и заплакал. Сквозь туман собственного горя он услышал, как Хирам сказал:
– Боже, прости меня!
«За что Ему тебя прощать? Это я должен был заметить! Двадцать лет! Я должен был понять! Мне следовало знать!»
От рыданий у него болела грудь. Тахион понял, что скатывается в истерику. Он угрюмо стал брать над собой контроль, и его рыдания стихли.
– Что будем делать? – спросил Хирам.
– Разоблачим его, – ответил Джей.
Тахион стремительно вскочил
– Нет! – воскликнул он. – Экройд, ты в своем уме? Широким массам нельзя говорить правду!
– Хартманн – чудовище! – возразил Джей.
– Я это знаю лучше всех, – согласился Тахион. – Я искупался в сточных водах его разума. Я ощутил ту мерзость, которая в нем живет, – Кукольника. Он прикоснулся ко мне. Вы себе даже представить не можете, каково это было.
– Я не телепат, – ответил Джей. – Ну и что? Я все равно не собираюсь помогать вам обелить Хартманна.
– Ты не понимаешь, – сказал Тахион. – Почти два года Лео Барнет всех доставал мрачными предостережениями относительно преступных тенденций диких карт, раздувая страхи и подпитывая недоверие к тузам. А теперь ты хочешь, чтобы мы признали, что он был прав, что чудовищный тайный туз действительно оказался у власти. И как, по-твоему, люди на это отреагируют?
Джей пожал плечами.
– Ну и что? Изберут Барнета – подумаешь! Четыре года будем иметь в Белом доме придурка-расиста. Мы смогли выдержать Рейгана все восемь.
Тахион был поражен его идиотизмом.
– Ты не представляешь себе и половины того, что я прочел в голове у Хартманна. Убийства, зверства – и он вечно в центре своей паутины, а Кукольник дергает его за веревочки. Предупреждаю вас: если станет известна вся правда, общее отвращение запустит такой террор, по сравнению с которым преследования пятидесятых годов покажутся мелочью. – Такисианец отчаянно взмахнул рукой. – Он убил собственного неродившегося младенца и смаковал боль и ужас его гибели. А его марионетки… тузы, джокеры, политики, религиозные деятели – все, кому хватает глупости прикоснуться к нему. Если их имена станут известны…
– Тахион! – прервал его Хирам.
Он говорил тихо, но в каждом произнесенном звуке слышалась мучительная боль.
Тахион бросил на Хирама виноватый взгляд.
– Скажи мне, – попросил Хирам, – эти марионетки… я был… одним из…
Он не договорил, поперхнувшись последними словами.
Тахион кивнул. Быстро и едва заметно. По его щеке скатилась слезинка. Он отвернулся. У него за спиной Хирам проговорил:
– В каком-то нелепом смысле это даже смешно. – Однако он не смеялся. – Джей, он прав. Это должно остаться нашей тайной.
Обернувшись, Тахион увидел, что Экройд переводит взгляд с него на Хирама и обратно. В глазах сыщика стояла горечь.
– Делайте что хотите, – сказал он, – но не рассчитывайте, что я стану голосовать за этого хера. Даже если бы я был зарегистрирован.
Внезапно Тахион понял, что вопрос слишком важен. Нельзя полагаться на одно только ничем не подкрепленное обещание.
– Мы должны дать клятву, – сказал Тахион. – Торжественно поклясться, что мы сделаем все, от нас зависящее, чтобы остановить Хартманна, и что мы унесем эту тайну с собой в могилу.