Тузы за границей
Шрифт:
– Не надо все усложнять. Не заставляй меня пожалеть, что я не пришла к тебе раньше.
– Нет. Я просто хочу знать, что у тебя все благополучно. У тебя и у малыша.
– С малышом все прекрасно. Если не считать того факта, что ни у одного из нас нет фамилии, которую можно было бы ему дать.
В дверь постучали. Фортунато резко сел, внезапно почувствовав себя неуютно.
– Соколица? – послышался голос Тахиона. – Соколица, ты одна?
– Минуту.
Она надела халат и протянула любовнику его одежду. Фортунато еще застегивал рубаху, когда она открыла дверь.
Тахион посмотрел на
– Ты… Соколица сказала мне, что ты… помогаешь.
«Ревнуешь, хлюпик?»
– Ну да, – произнес он вслух.
– Что ж, надеюсь, я не помешал. – Доктор опять взглянул на Соколицу. – Автобус в храм Мейдзи отходит через пятнадцать минут. Если ты едешь.
Фортунато, словно не замечая присутствия такисианина, нежно поцеловал ее.
– Я позвоню тебе, – пообещал он, – когда что-нибудь разузнаю.
– Хорошо. – Женщина стиснула его руку. – Будь осторожен.
Он вышел в коридор и едва не столкнулся там с человеком, у которого вместо носа был слоновий хобот.
– Дес! – улыбнулся Фортунато. – Рад тебя видеть.
Это было не совсем так.
Десмонд заметно постарел, щеки у него ввалились, грузное тело истаяло. Фортунато задумался: неужели его собственные терзания столь же заметны?
– Фортунато, – кивнул Десмонд. Они пожали друг другу руки. – Сколько лет, сколько зим.
– Не думал, что ты когда-нибудь уедешь из Нью-Йорка.
– Надо было немного посмотреть мир. Возраст берет свое.
– Это точно.
– Ладно… Мне пора к экскурсионному автобусу.
– Я провожу тебя.
Были времена, когда Дес входил в число лучших его клиентов. Похоже, они безвозвратно ушли. Тахион нагнал их у лифта.
– Что тебе нужно? – спросил Фортунато. – Ты что, не можешь оставить меня в покое?
– Соколица рассказала мне про твою силу. Я хочу сказать, что мне жаль. Я знаю, ты меня ненавидишь. Хотя не понимаю за что. Наверное, то, как я одеваюсь и как себя веду, представляет смутную угрозу твоей мужественности. Или, по крайней мере, тебе предпочтительнее так считать. Но это твои проблемы, не мои. И… подожди, всего секунду.
Звонок лифта дзенькнул, и двери открылись.
Чернокожий великан сердито тряхнул головой.
– Твоя секунда вышла.
Но почему-то не двинулся с места. Десмонд вошел в кабину, бросив на него печальный взгляд, и двери снова закрылись. За расписанными бамбуковым узором панелями поскрипывали тросы.
– Твоя сила все еще при тебе.
– Чушь собачья.
– Ты запираешь ее внутри себя. Твоя душа полна конфликтов и противоречий, которые сдерживают ее.
– Чтобы победить Астронома, я собрал все, что у меня было. И все выплеснул. До донышка. Подчистую. Не осталось ничего, чтобы подзарядиться. Все равно что посадить аккумулятор в автомобиле. Он не заведется даже с толчка. Все, конец.
– Если использовать твою же метафору, даже непосаженный аккумулятор не заведется, если вынуть ключ из зажигания. А ключ, – такисианин указал на свой лоб, – внутри.
Он ушел, а Фортунато хлопнул ладонью по кнопке вызова лифта.
Он позвонил Хираму из вестибюля.
– Приезжай, –
– Что стряслось?
– Приезжай.
Фортунато сел в такси и спустя некоторое время обнаружил Хирама расхаживающим туда-сюда перед невыразительным серым фасадом «Акасака Шанина».
– Что случилось?
– Пойдем, увидишь.
Комната и прежде производила удручающее впечатление, но теперь она была перевернута вверх дном. Стены были перемазаны кремом для бритья, ящики комода свалены в углу, зеркала перебиты, матрас изодран в клочья.
– Я даже не видел, как все произошло. Я все время был здесь и ничего не видел.
– Что ты такое говоришь? Как ты мог этого не видеть?
В глазах Хирама застыл ужас.
– Примерно в девять утра я пошел в ванную выпить стакан воды. Тогда все точно было в порядке. Потом я вернулся в комнату, включил телевизор и стал смотреть. Примерно через полчаса мне показалось, что хлопнула дверь. Я поднял глаза, а комната уже была в таком виде! А эту записку я нашел у себя на коленях: «Час Ч наступает завтра. Ты можешь умереть с такой же легкостью. Человек Ч». Написано по-английски.
– Выходит, это туз.
– Больше такого не случится. – Но в свои слова Уорчестер едва ли верил. – Теперь я знаю, чего ждать. Ему не обдурить меня дважды.
– Нельзя рисковать. Бросай все. Днем купишь себе какую-нибудь одежду. Я хочу, чтобы ты вышел на улицу и пошел куда глаза глядят. Сними номер в каком-нибудь отеле. Оттуда позвони Соколице и скажи, где ты находишься.
– А она… она знает, что произошло?
– Нет. Она знает, что дело касается денег. И все.
– Хорошо. Фортунатов…
– Не надо. Просто ходи по улицам.
В сени баньянового дерева еще сохранились остатки утренней прохлады. Молочно-белое небо было заложено смогом – «сумоггу», как его называют японцы. Отношение Японии к Западу легко понять по словам, которые они заимствовали: рашава – rush hour, час пик, сараримен – salary man, руководитель; туаре – туалет.
Здесь, в Императорских садах, оазисе покоя в самом сердце Токио, дышать было гораздо легче, хотя сакуры расцветут еще только через месяц. Когда это произойдет, весь город ощетинится фотокамерами. Японцы, в отличие от ньюйоркцев, умеют ценить красоту, которая находится прямо перед ними.
Фортунато доел вареную креветку из бенто, обеденного набора, который купил перед входом в парк, и выбросил коробку. Он никак не мог успокоиться. Ему хотелось поговорить с роси, Догеном. Но до Догена было полтора дня пути – скоростным поездом, автобусом и потом еще пешком. Соколицу беременность приковала к земле, а он сомневался, чтобы у Мистраль хватило сил пролететь тысячу двести миль. Он никак не успеет добраться до Хоккайдо и вернуться обратно вовремя, чтобы помочь Хираму.
Неподалеку старик разравнивал видавшими виды бамбуковыми граблями гальку в саду камней. Фортунато вспомнилась суровая дисциплина в монастыре Догена: прогулка в тридцать восемь тысяч километров – ровно столько надо преодолеть, чтобы обойти вокруг Земли, – растянутая на тысячу дней, круг за кругом вокруг горы Танака; постоянное сидение в полной неподвижности на твердом деревянном полу в храме; бесконечное разравнивание сада камней учителя.