ТВ - эволюция нетерпимости
Шрифт:
В течение нескольких дней сахарный бум охватил страну. Это, конечно, не значит, что не выступи телевидение, никакого бы кризиса не произошло. Но популярная передача подействовала как катализатор – паника вспыхнула как пожар. А спровоцированная паника в экономике равнозначна стихийному бедствию.
Документалисты не слишком часто склонны задумываться над тем, что передача, иной раз даже независимо от их целей, срабатывает как детонатор общественных действий.
Вряд ли думали о последствиях своего сюжета и репортеры из «Времечко", рассказывая об открытой продаже в коммерческих киосках сильнейшего психотропного средства. Фармацевт на экране назвал ситуацию с коммерческими киосками чудовищно безответственной /7.06.94/. Но разве ответственнее вели себя журналисты,
О последствиях не задумывались и их коллеги из "Комсомольской правды", рассказывая в очерке "Когда зацветает мак" о подростках, которые, чтобы забалдеть, покупали клей /называлась марка/ и дышали им через целлофановые пакеты. "Рецепт" разошелся 16-миллионным тиражом, породив последователей, и для иных закончился трагическим результатом. "На чьей они совести?.. Как надо знать зло, чтобы его искоренить, а не умножить?", – задавалась вопросом обозреватель "Известий" Я.Юферова?
Первые репортажи о бастующих шахтерах на рельсах /1998/ сопровождались сочувственными комментариями, – авторы репортажей убеждали бастующих, что те не одиноки, что не сегодня-завтра к ним присоединятся учителя и медики. Такие репортажи шли едва ли не в каждом выпуске новостей. В «Останкино» стали звонить из разных городов: «Присылайте бригаду. Наши шахтеры тоже собираются перекрыть дороги и останавливать поезда. Если не пришлете, то мы на рельсы не выйдем».
В одной английской притче два джентльмена прогуливаются вдоль реки. Завернув за крутой изгиб берега, они неожиданно слышат крик о помощи, – в воде тонет ребенок. Один из них быстро сбрасывает одежду, прыгает в реку и буквально в последний момент успевает схватить малыша. Но только выносит его на берег, как снова крик, – тонет другой ребенок. Не отдышавшийся спаситель опять бросается в воду. И тут раздается еще более отчаянный крик, – в реке барахтается третий ребенок. Тогда второй джентльмен круто разворачивается и бежит назад. "Куда же ты?" – кричит первый. – "Я хочу отыскать того мерзавца, который бросает в реку детей".
Привычная ситуация в журналистской практике. Услышав крик, естественно поспешить на помощь. Ты спасешь одного, может быть, даже второго... а то и третьего. Но если число тонущих становится все больше, ясно, что надо искать причину. Оба джентльмена действовали согласно совести и согласно долгу. Но каждый свой долг понимал по-своему.
В журналистике это бы соответствовало профессиональному долгу репортера и публициста. Никто из них не вправе винить другого в бездействии. Конечно же, броситься на помощь, не размышляя, кажется и человечней, и благороднее. Но кто сказал, что меньше мужества требуется, чтобы настичь «мерзавца»?
Летом 1998 года, когда бастующие шахтеры легли на рельсы, репортеры тотчас оказались рядом. Шахтеры, собственно, и ждали такой реакции. Они вышли на рельсы, чтобы их увидела вся страна. Отчаянный поступок был адресован президенту, правительству, Государственной думе, – властям, от которых зависело, будут ли они получать зарплату.
Но не меньшая ответственность лежала и на средствах массовой информации.
Смелость факта и смелость мысли
Впервые забастовки шахтеров телевизионные репортеры показывали за девять лет до этого – в выпусках новостей 1989 года. Президент и правительство тогда обещали поддержку, заручившись шахтерскими голосами на выборах. Впоследствии подобные акции повторялись неоднократно. Но всякий раз дело завершалось лишь полумерами. После чего интерес к шахтерам угасал не только у президента и правительства, но и у средств массовой информации. Журналисты предпочитали критику следствий, а не причин. Смелость факта ценилась куда больше, чем смелость мысли. Это был репортерский подход к событиям. Журналистов не слишком интересовал «мерзавец, который бросал детей в воду». Шахтеры обвиняли в бездействии власти. Они не адресовали такой же упрек телевидению
На экране не было передач, а тем более циклов передач, расследующих криминальный механизм, срабатывающий с неукоснительным постоянством. Когда выделяемые правительством деньги не доходили до рук шахтеров, оседая в карманах посредников и чиновников. Когда те же чиновники за много лет так и не сумели начать реформу угольной промышленности. Когда повышение цен на уголь /по просьбе самих шахтеров/ приводило к тому, что его уже никто не хотел покупать. Когда политики, в чьих силах попытаться реально изменить положение, использовали голодающих шахтеров, как аргумент в предвыборных сражениях /и были даже, похоже, рады, что есть такой убедительный аргумент/. Документалисты ждали, пока гром не грянет.
Медаль "За спасение утопающих" существует в различных странах. За кропотливый труд по предотвращению критических ситуаций – медалей нет.
По сути дела, экранная журналистика ограничивала себя репортерской реакцией на происходящее, а для репортера нет ничего заманчивей, чем в экстремальной ситуации быть в центре события.
«Вся страна превратилась в один гигантский железнодорожный тупик», – не без азарта сообщал ведущий «Скандалов недели» /23.05.98/, – предваряя репортаж из Анжеро-Судженска. На экране толпа детей, развернув транспарант «Голодные дети Анджерска», радостно скандировала: «Ельцина долой! Ельцина долой!", показывая тем самым, что полотно железной дороги для них – заманчивая сценическая площадка. «Даже дети уже понимают, что экономические требования не помогут, – пояснял корреспондент. – Школы закрыты. Но лежание на рельсах само по себе стимулирует детское творчество...». Возбужденные присутствием телекамер, подростки объясняли, что живут без конфет, а мороженого не видят годами. Судя по выражению лиц, ситуация всероссийской трибуны им очень нравилась. Враг был найден: «Президента в отставку!».
На документалистов падал отблеск популярности, которую пожинали шахтеры. Разумеется, они не думали о последствиях, какую могли принести подобные передачи. К тому же на этот случай и существовал тот самый удобный тезис: если репортер станет думать о последствиях, то никакого репортажа не будет. Картина события окажется явно предвзятой.
Между тем предвзятыми были как раз шахтерские репортажи. Охотно давая слово шахтерам, останавливавшим пассажирские поезда и грузовые составы, документалисты не давали такого же слова и пассажирам, остававшихся в остановленных поездах. Первые часы те тоже испытывали солидарность с шахтерами /многие месяцами и сами не получали зарплату/, но проходило два часа, три, затем сутки, двое, и состояние их менялось.
Вот свидетельство жительницы Якутии, направлявшейся в Кировскую область к тяжело больной матери и застрявшей у шахтерского пикета в том самом Анжеро-Судженске, где репортеры снимали декламирующих детей. «Там творилось нечто невообразимое. Все пути на километры забиты пассажирскими и грузовыми составами. Купить что-либо поесть негде – базарчики, киоски, магазины закрыты. Проводники пояснили – боятся шахтеров, которые забирают продукты для своего пикета. Нестерпимая вонь от человеческих испражнений. По вагонам ходят крепкие мужики, требуют у пассажиров деньги в фонд бастующих. Милиция не реагирует: «У нас приказ ни во что не вмешиваться». Палатки. Костры. Крики, ругань». Нормальным ходом поезда пошли лишь после Новосибирска. Но застать свою мать в живых жительница из Якутии уже не успела.
Ни в чем не повинные пассажиры оказались в невольных заложниках. Как и жители регионов, на территории которых останавливались вагоны, поскольку громадные неустойки предстояло заплатить из местного бюджета. Аман Тулеев объявил в своей области чрезвычайное положение и предупредил, что на грани закрытия металлургические предприятия и химический комбинат. Под Челябинском остановили состав с радиоактивными отходами. Уже неделя, как была перекрыта Транссибирская магистраль, блокирована дорога из Москвы в Воркуту, отрезан практически юг России. Тульские шахтеры грозили перекрыть дорогу на Москву.