ТВ - эволюция нетерпимости

Муратов С. А.

Такое полярное отношение к средствам массовой информации не могло не сказаться и на экране. Официальные источники сообщали о прекращении бомбардировок Грозного, а телеэкраны на следующий день показывали эти бомбардировки. Те же официальные источники информировали о том, что потери российской армии минимальны, а зрители видели переполненные палаты госпиталя в Моздоке. Телевидение ежедневно давало возможность зрителям наблюдать за событиями своими собственными глазами.

Многие депутаты Думы пытались обвинить журналистов в том, что те подкуплены. В докладе комиссии по расследованию причин возникновения кризисной ситуации они высказывали предположение о том, что «дудаевские» деньги прокручиваются в Мостбанке, финансирующем НТВ. «Защищать чеченцев, с которыми мы воюем, – преступление, – утверждали депутаты, – в любой стране в этой ситуации

вводится военная цензура. Оспаривать это могут либо сумасшедшие, либо люди, которые демонстративно не хотят считаться с реальностью».

«Мы никогда не защищали чеченцев, – от лица оппонентов неоднократно отвечал на такие доводы С.Ковалев. – Ни чеченцев, ни русских, ни армян, ни евреев, которые проживают в Чечне. Мы защищаем права человека. А эти права не зависят ни от пола, ни от возраста, ни от национальности, ни от цвета кожи».

«Да какое место на войне занимают права человека? – раздраженно воскликнул адвокат, представлявший Думу, на телевизионной дискуссии несколько лет спустя /«Слушается дело», 12 августа 1999 г./. – На войне господствует закон сильного – кто с автоматом или на танке, тот и прав!». – «Но существуют Женевские конвенции, – отвечал С.Ковалев. – Они федеральными войсками грубо и массово нарушались. В конфликтах такого рода никогда не бывает ни одной безупречной стороны. Вначале чеченская позиция была гораздо гуманнее, нежели федеральная...».

НТВ стремилось давать в своих сообщениях минимум комментариев и максимум репортажности, предоставляя зрителям спектр различных мнений и возможность самостоятельно делать выводы. /Хотя, конечно же, само количество фактов и их последовательность уже способствовали определенному взгляду на события, и каждый канал определял для себя степень своей оппозиционности/.

«Нынешние военачальники очень бы хотели объявить войну народной и священной, – писала в «Семи днях» И.Петровская. – Обвиняют журналистов: они-де дискредитируют армию, умаляют ее подвиги и доблести, сгущают краски. А журналисты, рискуя собственной жизнью, всего лишь выполняют свой долг: говорят и показывают правду. И во многом благодаря им общество не впало в шовинистический раж и сострадает в равной степени как своим, так и чужим детям, оказавшимся в кровавой мясорубке. И, может быть, впервые не делит жертвы на «наших» и «не наших»...».

Военный конфликт впервые в отечественной истории стал достоянием общественности. Телекритики называли его «первой телевизионной войной». Они считали, что поведение НТВ во многом повторяло политику Си-эн-эн во время войны в Ираке. Знаменитые репортажи Питера Арнетта во время бомбардировок в Персидском заливе подвергались иракской цензуре, но это обстоятельство постоянно подчеркивал журналист, давая возможность зрителю догадываться о том, что осталось за кадром. Тогдашнее введение цензуры, обусловленное соображениями национальной безопасности, не означало невозможности объективного освещения хода событий.

Хотя непредвзятая позиция документалиста, выступающего как «беспристрастный» корреспондент, во время чеченских событий вызывала настороженность по обе линии фронта, но понимание того, что такому свидетелю аудитория верит больше, заставляла полевых командиров /дудаевцы это поняли первыми/ содействовать ему в сборе фактов, тем более, что каждая из сторон была уверена в собственной правоте.

Реальная практика вновь поставила вопрос о различиях профессиональных амплуа информаторов и аналитиков.

Журналист на линии фронта

Насколько важен аналитический дар в работе не комментатора /здесь такой дар не вызывает сомнений/, но – репортера, интервьюера, ведущего новостей? В чем состоит содержание понятия «авторская позиция» по отношению к информационным рубрикам да еще в военное время? Должен ли информатор осознавать пружины любого события, чтобы его показывать?

Безусловно должен, ибо в противном случае «мы скользим по поверхности и не определяем свое местонахождение в политических координатах», – утверждал Е.Яковлев в сборнике «Становление духа корпорации», опубликованном тогда же в 1995 году. Ставший к тому времени главным редактором «Общей газеты», он привел в доказательство эпизод чеченской войны о жестоком кровопролитии в селе Самашки. Одни эксперты утверждали, что имела место карательная экспедиция, другие это начисто отрицали, возлагая вину на самих чеченцев. Обе стороны были непримиримы, хотя обе заслуживали доверия. «Я оказался в вакууме, я ни о чем не могу составить

представление, потому что по любому поводу получаю прямо противоположную информацию, – признавался Е.Яковлев. – Если там была карательная экспедиция – я живу в фашистском государстве... причем осознанно фашистском, потому что оно не только совершает карательные акции, но еще и ведет дезинформацию, скрывающую суть происходящего... Поэтому я уперся рогом в эти Самашки и не могу дальше двигаться». Иными словами, если дело журналиста – поддерживать государственную дезинформацию, то при чем тут истина?

При всем критическом отношении к сталинским временам, подчеркивал Е. Яковлев, тогда была заинтересованность в том, чтобы журналист имел какую-то точку зрения. Точка зрения могла быть навязана властью, но отсутствовало деморализующее состояние неопределенности. «Нет, мне лучше идти неправильным путем, чем вообще не идти».

Такой подход загубил не одно поколение журналистов, – не менее решительно возражал в том же сборнике О. Добродеев, возглавлявший тогда редакцию информации НТВ. Перед тем, как ответить на классические вопросы – что? где? когда? – документалисты спешат заявить – «Я здесь, я вижу, с моей точки зрения...». «Еще не дав сюжетной канвы, предпосылают свою личную оценку... Приходится объяснить моим ребятам, что гораздо важнее дать четкую, развернутую картину происходящего без оценок».

Конфликт между позицией публициста, осмысляющего событие, и позицией информатора, оперативно показывающего само событие, возникал все чаще. Но в какой мере он действительно был конфликтом? И в августе 91-го, и в октябре 93-го, не говоря уже о трагических днях чеченской войны, журналисты были вынуждены решать – показывать ли ход событий такими, каковы они есть, или вначале выработать собственную точку зрения на то, что ты показываешь. Работа публициста требовала анализа фактов, работа репортера – демонстрации самих фактов. Но не будь репортеров, комментатору-публицисту не на чем было бы строить свои анализы. Профессиональное достоинство репортера целиком зависело от его умения непредвзято представить картину происходящего, без чего невозможно было бы выявить суть событий.

Наиболее тенденциозным освещение чеченских событий выглядело во «Времени» /по степени доверия зрителей, свидетельствовали опросы, программа занимала последнее место/. В репортаже о встрече тогдашнего министра внутренних дел Куликова с тяжелораненными солдатами из Чечни из кадра тщательно устраняли костыли, инвалидные коляски и покалеченных солдат, чтобы не травмировать зрителя.

Никого не волновало, что министр приехал на встречу именно с ранеными солдатами.

Еженедельные «Дни» Невзорова /1996/ – на том же ОРТ – комментировали происходящее как продолжение серии «Наши». Зловещий орел на заставке был словно заимствован из бутафорского реквизита «Кукол». «Репортажи» с призывами довести войну до конца, по-существу, повторяли публикации газет «Завтра» или «Лимонки». Призывы к военной героике пронизывали едва ли не все сюжеты. Терпевшие поражение за поражением, генералы выступали в программе как спасители нации и символы благородства, а все, кто протестовали против кровавой бойни, как злостные пораженцы. По существу, программа «Дни» выступала как антипод «Итогов».

Предвзятость программы была подчеркнутой, сама ее стилистика не предполагала никаких ссылок на первоисточники и никаких иных взглядов, кроме тех, которые исповедовал комментатор-пропагандист, рубивший с плеча немудреные истины. "Ты мне лапшу на уши не вешай", – обращался он к полковнику ФСБ. /«Только война отделяет мальчика от мужчины», – уверяли в годы войны во Вьетнаме американские плакаты, созданные по заказу Пентагона/.

Репортажи и аналитические программы о чеченской войне – НТВ и других каналов с одной стороны, а ОРТ с невзоровскими «Днями» с другой - давали понять, насколько соблюдение этических правил взаимосвязано с объективностью и полнотой освещаемых телевидением событий. Информационные выпуски показывали, как дезориентирует зрителей отсутствие четких различий между мнениями и фактами. Как теряется ощущение достоверности, если документалисты забывают называть источники информации или сообщать о случаях давления на журналиста противоборствующих сторон. Как возникает дисбаланс между скудными репортажами и перебором студийных комментариев, изобилующих эмоциями - ни мимика, ни интонационные модуляции, ни прерывающийся голос и трагический взгляд не в состоянии были восполнить недостаток видеоматериалов.