Тварь изнутри
Шрифт:
— Хорошо, что вы пришли, — говорит он. Бледное лицо отца порозовело и глаза горят. — Вот, взгляните, какая кара постигает человека за то, что он не желает признавать над собой власти, не смиряется со своим местом. Запомните, во что превращает жалкого грешника глупая гордость.
Рао хочет что-то сказать, но у него срывается голос.
— Мы поняли, — хмуро говорит Тедар. — Можно, мы пойдём, отец?
Отец отпускает их кивком — и близнецы бегут к воротам замка. Вбегают во двор. Бегом, насколько хватает дыхания — по внешней лестнице на стену. Останавливаются только в любимой башне, у той самой бойницы — и снова ложатся животами
— Ему было больно, — шепчет Рао, глотая невылившиеся слёзы. — Падать.
Тедар кивает.
— Он летел, — говорит Тедар с еле заметной тенью зависти в голосе. — Летел. А клюв у него вовсе не хищный. Не такой, как у ястребов. Не для того, чтобы рвать людей.
Тедар сжимает кулаки.
— Взрослым это неважно, — говорит Рао и трёт глаз. — Но ты же помнишь Снуки. Он ещё вырезал нам дудочку и учил высвистывать «Падала звёздочка милой в ладошечку» — на прошлой неделе, когда мы ходили к роднику, помнишь? Он был — хороший.
— Пас скот и всё время смотрел в небо, — кивает Тедар. — Уже думал, наверное, как полетит.
Близнецы отрывают взгляд от леса — и долго смотрят друг на друга. Ничего не говорят — но каждый отлично понимает, что думает брат.
Из-за стены поднимается столб жирного чёрного дыма.
— Облили смолой и зажгли, — говорит Тедар дрогнувшим голосом. — Олии — ни слова, что мы говорили, а особенно — что думали. Понял, шибздик?
Рао согласно мотает головой. Он смотрит на лес — и Тедар смотрит на лес. Оба думают об одном и том же, но обсуждать это с отцом или другими взрослыми нельзя.
Да, даже с отцом. Отец сказал: смотрите, какая кара. Он не понимает — или понимает не всё. Неизвестно, что ответит, если ему сказать правду.
Вряд ли он согласится с детьми.
Лес тянет близнецов, как магнит тянет к себе лёгкие железные опилки. В сердцах братьев страх смешивается с тоской и желаниями, которым ещё нет названия.
Когда пропадает Ириса, близнецы понимают, что не одни они всё время думают о чарах леса. Но они не могут представить себе, как Ириса, маленькая, светловолосая, с россыпью золотистых веснушек на почти детском личике, с блюдцами круглых голубых глаз, бредёт в сумраке чащи между стволов, между папоротников цвета запёкшейся крови — и каждый миг ждёт нападения ужасного зверя или чуда.
Ириса — совсем не из драконов. Рао думает о ней — и всё время выходит не чудо, а нападение хищной твари. Того, что был сильнее и злее.
А Тедар пинает мелкие камешки. Говорит — с тоской:
— Никто не пошёл её искать. Все понимают.
Рао поднимает голову от сложного узора филиграни на карманном молитвеннике.
— Ты слышал, что говорили отец и Олия? Отец сказал: «Несчастная дурочка. Надо было помягче с нею», — а Олия отрезала, как всегда: «Женщина должна знать своё место. А конкретно эта деревенская девка должна была всю жизнь вас благодарить, ваша светлость. Вы милостиво взяли её из деревни в замок — и что получили? Неблагодарная мерзавка!» Получается, что Ириса убежала из-за них. Да?
Тедар тянет завязки на вороте — будто ему душно.
Близнецы не могут смотреть в лицо отца, не могут слышать Олию — и ускользают, сидят на сторожевой башне у любимой бойницы. Их разыскивают, Наставник зовёт по именам — и братья закрываются в забытой комнатушке
О запретных вещах. О лесе. О судьбе Ирисы.
— Как думаешь, — спрашивает Тедар с блестящими глазами, — может, Ириса сможет стать драконом? Ну, хоть не очень страшным? Хоть таким, как Снуки?
Рао качает головой.
— Нет. Она робкая. И добрая. Её может кто-нибудь растерзать.
— А вдруг она злится на Олию? — с надеждой говорит Тедар. — Или на отца? Или на своего отца? Ей же есть, на кого злиться, правда?
— Есть, — соглашается Рао. — Да только она не умеет. Не любит. Вот окажется, что нет у неё никакого мерзкого гада в душе…
— Олия говорит — так не бывает.
— Может, ошибается или специально врёт. Чтобы мы не воображали о себе.
Близнецы пытаются отвлечься — но это плохо удаётся.
Вечереет. Близнецам приходится выйти из своего убежища, чтобы раздобыть еды — но они не приходят в трапезную. Тедар крадёт на кухне ломоть хлеба и кусок копчёного окорока. Рао заводит любезный разговор с поварёнком — и тот приносит несколько мочёных яблок. Лучшего и желать нельзя.
— Как ты думаешь, — спрашивает Рао брата, когда они едят краденое в своей пыльной крепости, — как воровство отражается на душе? На том звере, который заперт внутри нас?
— Удлиняются лапы! — хохочет Тедар. — Загррребущие!
Рао улыбается.
— Я же серьёзно! Как ты думаешь, моя тварь страшнее твоей?
— Почему?! — оскорбляется Тедар.
— Ну… ты крал сам, а я подбил ближнего… это ведь более тяжкий грех?
— Это всё ерунда! — заявляет Тедар. — Страшность — от злости и от силы духа. А от мелких подлостей — только противность!
Рао смеётся.
— Ладно! Пусть — противнее! Но — чем?
Близнецы не знают. Они веселятся, пока не вспоминают об Ирисе. Рао мерещится ручеёк густой крови, вытекающий из-под тела Снуки-дракона.
Вдруг Тедар говорит:
— Она придёт в деревню. Если кто-нибудь не убил её в лесу — она обязательно придёт в деревню. Может, она и стала чудовищем, но и чудовища, наверное, тоскуют о своих родных и друзьях. У неё ведь маленькие сестрички, мама… Ведь Снуки хотел повидать свою невесту!
Рао кивает и снова кивает. У близнецов появляется план.
Не спать до полуночи — плёвое дело: заснуть в такую ночь близнецам было бы труднее. Верёвка из двух старых простыней с крепкими узелками сплетена уже давным-давно. Пару раз её даже пускали в дело — когда хотели нарвать яблок в деревне, в саду у старосты Лека. Дед бы не одобрил, но близнецы не могут всё время сидеть взаперти, занимаясь только прописями и чтением писания. Им слишком хочется приключений — к тому же их шалости и глупости никому не опасны и ничему не вредят. Взрослый ведь не смог бы воспользоваться тайным путём братьев — бойницей Южного бастиона: хоть и невысоко, верёвка как раз дотягивается до земли, зато узко — как раз пробраться мальчишке, гибкому, как ласка или хорёк. Даже если достаточно близко к замку и прокрадётся враг, и завидит эту верёвку — что он сможет сделать? Только выбранится с досады, жалкий негодяй, и врежет кулаком по шершавому камню метровых стен.