Тварец культуры

Марчик Георгий Оскарович

Напрасно она ждала фотографа. Он так и не появился. Попросту сбежал, вернее, ушел с женой. Рая вспомнила, что видела ее фотографии у Сергея Валентиновича. Он говорил, что они вот уже больше года не живут вместе, хотя пока еще не разведены. Почему же он так испугался и сбежал, как мальчишка?

Поздно вечером Белых позвонил Рае, начал было извиняться, что-то путано объяснять, но она бросила трубку. Он позвонил еще раз. «Ну?» — сказала она. «Я сейчас приеду! — взмолился Сергей Валентинович. — Выслушай хотя бы».

—

Поговорим завтра, — жестко сказала Рая, — я сейчас занята. Если приедешь — не открою. А будешь нахальничать — вызову милицию. — И отключила аппарат. Рая умела быть жестокой. К тому же в ее уютной комнате в мягком кресле сидел и радостно улыбался писатель. Сегодня был день его торжества. Когда Рая поняла в ЦДРИ, что ждать Сергея Валентиновича нет больше смысла — она сразу же позвонила писателю: «Приезжайте ко мне!».

Тот, чуткий ко всякому знаку внимания, не заставил просить себя дважды. Рая стоила того, чтобы, не раздумывая, броситься по первому ее зову.

— Значит, пригласил и испарился? — спросил он, пригубив из бокала глоток виски, разбавленного за неимением содовой нарзаном. — Ну, это еще полбеды. Бывает, пригласит, выпьет, закусит и будь здоров. Рассчитываться предоставляет своей даме. Хотя на Сергея Валентиновича это не похоже.

Писатель к этому времени одержавший полную и безоговорочную победу над прекрасным, змеиногибкнм раечкиным телом был великодушен по отношению к сопернику.

— Он симпатичный и, безусловно, очень одаренный человек. Возможно, сейчас он хотел извиниться и объяснить причину своего, ммм, отсутствия.

— Плевать я хотела на его извинения и объяснения, — вспылила Рая. Хотя она уже успела отомстить Сергею Валентиновичу на упруго-пружинистой тахте (орудием мести, как мы уже знаем, стал писатель, блестяще справившийся с этой ролью и получивший от нее море удовольствия), но еще не успокоилась. — Я его покрывала, — с горечью сетовала она, — оберегала от неприятностей. И вот благодарность. Струсил, сбежал, лох несчастный. Плюнул мне в душу. Подарочками заманивал, а отделывался пустяками. Нет, я этого так не оставлю…

— Не стоит расстраиваться, — посочувствовал писатель, прикидывая в уме, нет ли в ее словах намека на то, что расплачиваться за долги Белых придется ему. Логично — уж если орудием мести был выбран он, то, естественно, что и компенсировать, так сказать, убытки от разрыва отношений с отвергнутым любовником, то есть возместить потери от неполученных подарков тоже должен он. А кому охота расплачиваться за чужие грехи?

— Не понимаю, зачем обещать, если не можешь выполнить свое обещание? — продолжал рассуждать писатель, стараясь завоевать расположение хозяйки и при этом не давая определенных авансов (в отличие от состоятельного фотографа писатель не мог позволить себе широких жестов, будучи постоянно в стесненных финансовых обстоятельствах).

Раечка подошла к писателю и уютно устроилась у него

на коленях, обняла за шею и поцеловала в губы, улыбаясь своей счастливой, подкупающей искренностью улыбкой.

— Наверное, лаская женщину, — сказала она, — вы думаете, как будете описывать это в своей книге.

— Смею тебя уверить, — начал было оправдываться писатель, но Рая долгим поцелуем заставила его замолчать. Писатель ощутил как сильно и часто забилось его сердце и понял, что наступает время второго раунда мести. Рая, соскочив с его колен, артистическим жестом сбросила с себя халатик и предстала перед писателем как прародительница Ева перед Адамом. Она приняла несколько театральных поз, которые настолько восхитили писателя, что он, не мешкая, бросился к ней, заключил в свои объятия и вместе с ней низвергнулся в сладкую бездну…

Потом они пили чай с тортом и мирно беседовали.

— Как ты относишься к партии? — спросился Рая. Она, как видим, продолжала свою контрразведывательную деятельность даже, если так можно выразиться, на ложе любви.

— Я отношусь к ней, как и каждый честный и порядочный человек. — Уж кто-кто, а писатель умел говорить обиняками.

— Мне предлагают подать заявление, — любовно оглаживая свою грудь и бедра, сказала с гордостью Рая. — Что ты посоветуешь?

— Поступай так, как велит тебе твоя совесть, — сказал писатель. — Впрочем, это тебе красоты не прибавит, ты и так хороша…

— Почему в вашем кружке много евреев? — спросила Рая, подкрашивая перед зеркальцем губки. — Разве это выгодно?

— Это выгодно всем, — с усмешкой сказал писатель, — кто хочет пообщаться с умными людьми. Других выгод нет.

— Так считает наш директор, — поспешно пояснила Рая. — Я лично ничего против евреев не имею. Среди них тоже попадаются приличные люди. У меня был один приятель с хорошей балдой. Очень даже ничего себе человек. Любил меня.

— У евреев не только балда, но и все остальное не хуже, чем у других, — сказал писатель. — Кстати, и твоему директору не мешало бы походить на занятия кружка — вдруг тоже немного поумнеет.

— На днях он получил письмо, — сказала Рая, — нашел в нем какую-то ошибку и страшно возмутился. Написал ответ: 'Постыдитесь, вы не умеете грамотно писать и хотите работать во Дварце культуры…" Так и написал «Дварец». Представляешь? Кроме этой я исправила еще 12 ошибок.

Писатель засмеялся: «Дварец культуры… Вот такие тварцы учат нас писать…»

— Почитай какой-нибудь свой рассказ, — попросила Рая. — Только короткий. У тебя есть короткие рассказы?

— Охотно, — сказал писатель. — Вот самый короткий. Всего одна строчка. Называется «Нетерпение». Цитирую: «Он едва успел добежать до сортира». Все, — пояснил он в ответ на недоуменный взгляд Раечки. Рая недоверчиво улыбнулась:

— Сколько тебе за него заплатили? На туалетную бумагу хватило?