Твари
Шрифт:
— Спасателя? — изумился Кремер. — Отчего ж не ангела-хранителя?
— Ну а кто же он по документам, во всяком случае? А вот возьми мы его на горяченьком…
— Так и брали бы, ядрена вошь! — взорвался майор. — Но колобок этот мало, что от дедушки и бабушки ушел, он еще и хлопца нашего жизни лишил, пока вы его на горяченьком брать собирались!
— Двух хлопцев, — негромко сказал подполковник. — Наш оперативник, которого Коулмэн снял, в больнице умер. Только что сообщили.
— Значит, правильную гниду я завалил, — упрямо заявил Кремер. — Туда его паскудной душе и дорога.
— Не спорю. —
— Кому доказывать?
— Кому? — Подполковник воззрился на Кремера. — Нам — начальству. А оно, в свою очередь, уже дяде Семе твоему любимому, кому же еще!
— А вы перчаточки его на анализ возьмите, — произнес майор. — И кровь того паренька, которого он у подъезда жизни лишил.
— Ничего кровь эта не даст, Петр, — сказал Бардин. — Диагноз даже я могу поставить, не глядя. Инфаркт. И ничего другого вскрытие не обнаружит. Понятное дело: стресс, страх. Случается. Никак ты перчатку с этим диагнозом не завяжешь.
— Мы-то с тобой, Олег, знаем?
— Знаем. Ну и что?
— Так что ж по-твоему, дядя Сема хуже нашего это знает?
Подполковник невольно улыбнулся.
— Все все знают, Петр. Но в этих шахматах свои правила есть.
— Ну вот, значит, так и доложить. Что один участник из турнира выбыл, поскольку сыграл не по правилам.
— Эх, — вздохнул Бардин. — Мне б твои заботы…
У ступеньки автобуса возник оперативник — один из тех, что «вязали» Кремера.
— Товарищ подполковник, есть информация.
— Давай сюда.
Фээсбэшник выложил на стол снимки, покосившись на майора-мента. Бардин махнул рукой: не обращай внимания.
— Ну вот, — сказал подполковник. — Вот и утвердились мы в предположениях своих.
На снимках ясно просматривались две небольшие змеи. Рентген просветил насквозь и их тела, до хребта, черепа и небольших, но уже вполне смертоносных зубов.
— Теперь скажи мне, что они живые, — проговорил Бардин.
— Живые, товарищ подполковник. Лежат неподвижно, но сердцебиение просматривается.
— Что контейнер?
— Рассчитан на поддержку постоянной температуры в пределах четырех-пяти градусов. Чтобы молодняк этот в состоянии гибернации держать.
Бардин хлопнул рукой по столу.
— Вот тебе и задача товарища Йосика во всех деталях.
Он протянул снимки оперативнику и рукой показал на выход.
— Закончат со снимками, измерениями и прочее — контейнер сюда.
Молодой фээсбэшник кивнул и вышел.
— Йосик — это, надо полагать, мой спарринг-партнер? — поинтересовался майор.
— Он самый. Джозеф Коулмэн. Все нам в нем понятно было: кто, откуда, чем на хлеб зарабатывает. Непонятно было только, зачем сюда прибыл. Именно сюда, во всю эту кучу-малу.
— Считаешь, выяснили?
Подполковник повернулся к Кремеру.
— А что ж тут считать? Вот же оно все — на столе только что было.
— Не вполне догоняю, Олег. Смысл-то какой? Не мы же этих гадов вывели, чтобы за ними к нам ехать и вот так, с плащом и кинжалом, уворовывать.
— Не мы, — согласился Бардин. — Но ведь и они не выводили. Специально не выводили. А когда этот страшный зверь в ходе всей их веселой науки сам по себе получился, времени на размышления у
— А потом, значит, выяснили, насколько интересным этот побочный продукт оказался?
— Конечно. Сам смотри: северный город, черт-те где, от полярного круга в двух шагах — а запусти пару-тройку штук вовремя, по весне ранней, и парализует начисто. Не то что город — страну парализует. А если немножко южнее запустить?
— Пошли, значит, ребята, — размышлял Кремер, — по нормальной бизнес-схеме. Реэкспорт. Собственный товар — обратно к себе домой. Чтобы потом, если нужда возникнет, экспортировать снова. Наиболее нуждающимся в этом деле народам.
— Примерно, — согласился Бардин.
Зотов заглушил мотор и вытер пот со лба. Мать родная. Жив. А полыхнуло бы — е-мое. Ну, спирту он на полянку уже не повезет, это ясно. Теперь надо бы, чтобы здесь никто, не дай Бог, огоньком не чиркнул. Сольется это добро, а там минут десять-пятнадцать уже и гореть будет особо нечему. Испаряется спирт быстро, это и к бабке не ходи. Так что на пока, будем считать, пронесло.
Сержант выбрался из кабины и обошел машину спереди. То, что он увидел, ввергло его в состояние полного ступора. Из дыры под железнодорожной насыпью наружу лезли полчища гадов — таких, каких он не мог представить себе в самом страшном сне. Мелкие, как гадюки — и огромные, метров четырех-пяти длиной. Они расползались в стороны, двигались по телам таких же гигантских змеюк, неподвижно лежавших в лужах спирта, наталкивались друг на друга, разевали пасти — и ползли, ползли, ползли…
Зотов открыл рот и лихорадочно втягивал в себя воздух. Грудь его ходила ходуном, но он не мог издать ни единого звука. Когда кровь молотом стала пульсировать в его висках и он понял, что вот-вот потеряет сознание, сержант повернул голову в сторону домов и заорал:
— Змеи! Сюда! Змеи, здесь змеи!!!
Стрелки, стоявшие у пятиэтажки, обернулись на крик. Никаких змей с того места, где они стояли, им видно не было, тем более, что МЧС-овская цистерна, рядом с которой кричал человек, стояла на некотором расстоянии от уличного фонаря. Зато они увидели, как человек этот, в последний раз прокричав «Змеи!», ничком рухнул у своей машины.
3
Алина пыталась найти во всем этом хаосе — вспышках пламени, грохоте дробовиков, пляске извивающихся горящих даймондбэков на окруженной людьми площадке — хоть одно знакомое лицо: Кремера, Пашиняна, Зинченко, кого угодно. Она знала, что уже вот-вот должен подойти бензовоз, чтобы залить морем огня все до самого схрона гремучников, чтобы обрушить водопад пламени на это гнездо, уничтожив последних скрывавшихся в нем змей.
Но она понимала и другое: надо во что бы то ни стало отрезать путь тем даймондбэкам, которые могут прорываться обратно, в свое логово у трансформаторной будки — и оттуда снова в очистную. Ламанча знала, что для этого нужно сделать — что можно сделать в этих обстоятельствах, теми средствами, которые сейчас были под рукой.