Тверской баскак. Том Пятый
Шрифт:
— Минутку, уважаемый сотник! — Обращаюсь к монголу на не уступающем его собственному тайчиутском диалекте. — Прежде чем ты выполнишь свой долг, необходимо утрясти одну формальность.
Дамдисурен явно знает о моих способностях, но все равно замирает пораженный таким четким родным выговором. Пользуясь его замешательством, я разворачиваюсь и следую к шатру, демонстрируя своим уверенным видом — всем следовать за мной.
Не оборачиваясь, слышу за спиной Прошкины шаги, сопение Калиды и грузный топот монгольского сотника. Зайдя в шатер, я показываю Прошке на место за столом, перо и чернильницу.
— Садись пиши!
Тот послушно опускается
— О великий и непобедимый воитель Бурундай! К моему величайшему сожалению, я не смогу выполнить твой приказ и прошу не судить меня строго, ибо нет в том моей вины.
Не понимающий ни слова Прохор поднимает на меня вопросительный взгляд, и я, склонившись над ним, будто бы поправляя что-то, на деле еле слышно шепчу.
— Пиши что хочешь, но пиши!
Я ставлю на то, что сотник не умеет ни читать, ни писать, и для него все буквы одинаковые, будь то русский текст, монгольский или арабский. Диктую же я специально на монгольском, дабы тот четко понимал, кому и о чем пишется письмо.
Сделав паузу, вновь начинаю диктовать.
— Сегодня некий сотник Дамдисурен явился ко мне и, вопреки твоей воле, хочет связать меня и бросить в яму. Не гневайся на меня за невыполнение твоей воли, ибо с сего момента я уже не в ответе перед тобой, а вся вина за то ложится на сотника Дамдисурена. Ежели что, спрашивай с него так, как полонит он меня по воле своей, будучи в твердом уме и понимании, на чьего человека руку поднимает.
Заглянув через плечо Прохора, демонстративно киваю и, дождавшись, пока тот поставит точку, беру лист и размашисто ставлю на нем свою печать. Затем демонстративно дую на нее, чтобы подсохла, и кладу бумагу перед сотником.
— Ну что, Дамдисурен, подписывай, дабы потом не отпираться, мол ничего не знал и ничего не ведал!
Для убедительности вытаскиваю из шкатулки бронзовую пайзцу, что Бурундай дал мне на право ведения переговоров с германскими князьями, и тяжело припечатываю ею лист бумаги.
— Так что ты ждешь, сотник?! — Напираю на монгола. — Давай подписывай!
Как я и ожидал, монгол абсолютно неграмотен, и как всякий человек, не умеющий ни писать, ни читать, испытывает почти сакральный ужас перед любым текстом, а про подпись и говорить не приходится. Я вижу, как он завороженно смотрит на отливающую бронзой пайзцу, на вензеля печати, и на его простоватом лице отображаются все мысли, что крутятся сейчас в его голове:
«Супротив воли Бурундая…! Абукан такого не говорил! Куда ни кинь, всюду клин! Или Абукан башку ссечет, или Бурундай псами затравит!»
Качнув головой, он непроизвольно отшатнулся от стола.
— Я не…! Неграмотен я, как могу подписать!
— Ничего! — Не даю ему вывернуться. — Оттиск пальца поставь, а мой человек припишет и имя твое, и звание.
— Неее! — Вновь машет он головой. — Я на себя такое взять не могу. Я против Бурундая не пойду!
Смотрю на его испуганно-ошалелое лицо, и меня разбирает внутренний смех.
«Ах Абукан, Абукан! С кем ты вздумал тягаться, морда ты монгольская!»
Не подавая виду, с серьезной озабоченностью поднимаю взгляд на сотника.
— А как же нойон Абукан, что он скажет, коли ты его волю не выполнишь?
Тот уже совсем запутался и с каким-то жалким отчаянием впился в меня своими узкими глазками. Даю ему еще пару мгновений на осознание всей глубины пропасти, в которую он только-что чуть-было не угодил, и подаю ему «руку помощи».
— Ладно уж выручу тебя, сотник! —
Сотник слушает меня и на каком-то автомате кивает на каждое слово. Последняя фраза, где вся ответственность теперь снимается с него и ложится на Абукана, растягивает его рот в счастливой улыбке, и он, весь подобравшись, уже готов броситься в обратный путь прямо сейчас.
— Тады я прям сейчас и…! — Он уже развернулся к выходу, но я ловлю его за рукав халата.
— Не торопись! Люди твои устали, пусть отдохнут, а завтра с утра и тронешься.
Повернувшись к стоящему у входа Калиде, киваю ему на монгола.
— Вот прими полусотню! Накорми людей и коней, а завтра пусть едут подобру-поздорову!
Хмыкнув в усы, Калида махнул монголу.
— Ну пошли что ли, бедолага, определю тебя!
В какой-то счастливой прострации сотник Дамдисурен нырнул под полог вслед за Калидой, а я перевел взгляд на Прохора.
— Кликни-ка мне Соболя и поживей!
Войдя в шатер, Соболь остановился у входа.
— Звал, господин консул?!
— Да! — Подзываю его рукой. — Подойди, дело есть до тебя!
Вмиг посерьезнев, Ванька подскочил к столу, и я встречаю его предельно жестким взглядом.
— Поедешь в Орду!
От неожиданности Ванька не смог сдержаться.
— Да как же?!. А здеся кто будет?!
— Не перебивай! — Резко пресекаю все отговорки. — Дело для тебе будет очень важное, а потому опасное и трудное, так что слушай внимательно!
Соболь сразу осекся, а я продолжил.
— Возьмешь с собой три десятка из самых лучших и поедешь сначала в Киев к Куранбасе. Я ему отпишу, дабы он помог тебе организовать прикрытие. Что-нибудь типа купеческого каравана. Пусть подберет тебе верного человека, знающего язык и нравы Золотого Сарая. Ты хоть и бывал там, но всех тонкостей все равно не знаешь, так что для вида ты сам и бойцы твои будете при караване наемной охраной.
Ванька понятливо кивает на каждое мое слово, но, воспользовавшись паузой, тут же влезает с вопросом.
— Дак чего делать-то в Орде?
Бросаю на него недовольный взгляд.
— Чего-чего…! Пироги трескать! Всему свой час, не лезь поперед батьки!
Несмотря на мой грозный вид, Ванька довольно скалится.
— Да я чего…! Я так…!
Моя нервная реакция понятна. Письмо Иргиль требует от меня немедленных действий, но я все еще не совсем четко понимаю, какого результата хочу добиться. Абсолютно ясно, что как только Улагчи умрет, в Орде начнется большая смута. Боракчин-хатун обязательно захочет посадить на трон улуса Джучи своего рожденного от Тукана сына Туда-Мунке. Ему ныне и двух лет нет, так что она еще долго сможет оставаться при нем регентшей. Многим, в том числе Берке, это не понравится, и разразится война. Результат этой схватки в нынешних условиях может быть и не таким, какой он описан в учебниках истории, но если следовать уже наметившейся логике событий… Тут я имею в виду неизбежную смерть Улагчи. То получается, что судьба уверенно сворачивает с новых проложенных мною рельсов на уже проторенный путь. Значит, победа Берке неизбежна, а Боракчин-хатун ждет казнь. Ближнюю доверенную подругу тоже, скорее всего, не пощадят — слишком уж много знает. Поэтому Иргиль надо вытаскивать!