Тверской Баскак. Том Третий
Шрифт:
Это был пряник для тех, кто понял и готов к позитивному сотрудничеству, а для непонятливых был и другой, не менее доходчивый аргумент. Мой стряпчий вынес на суд княжий дело о растрате купцом Путятой Заречным денег Тверского товарищества. Дело в том, что товар, который Путята потерял, пока сидел в тюрьме Дерпта, я просто списал как потери по форс мажорным обстоятельствам. Теперь же для вразумления неразумных все расписки подняли и выдвинули претензию, мол потери немалые были сделаны исключительно из-за небрежения и безрассудной жадности купца Путяты Заречного. Дело обещало быть долгим и грозило купцу большими расходами, а
Теперь вот пришло время поговорить с простым людом. Я уже выступал и в кузнечной слободе, и у суконщиков, и на торговом конце. Этот край города оставил, так сказать, на десерт, тут и недовольных больше всего, да и бедноты тоже.
Начинаю свою речь, прямо как красный агитатор времен гражданской войны, с международного положения. Оказалось, русский народ не только в нашем времени интересом к политике отличается, но и в стародавние времена тоже этим грешком страдал.
Думаю, в этом веке даже еще больше. Тут ведь газет нет, все новости только из уст в уста, так сказать. Поэтому рассказываю народу про Орду, про литвинов, про Европу. Люди слушают так, что самый громкий звук — это шуршание валенок на снегу. Говорю про несметную ордынскую силу, про то как недавно ходили монголы на запад и как взяли штурмом наш русский город Киев.
— Несколько месяцев шла осада города, множество воинов полегло с обеих сторон, но к монголам все подходила и подходила подмога, а вот на стенах города опытных бойцов сменяли простые горожане. Те были и духом послабее, и на стенах толком не знали что делать, лишь бестолково суетились да мешали друг другу. В результате монголы все-таки взяли город приступом и вырезали все население до единого. Не пощадили ни старых, ни малых!
Едва я делаю паузу, как слышу крик из первых рядов.
— Дак тренироваться надо было киевлянам! С нами у этих моголов так легко не получится!
Бросаю взгляд в сторону кричащего и успеваю сыронизировать.
«Удачно, ничего не скажешь! Если бы этого крикуна не было, то следовало бы подставного поставить!»
Секундным затишьем фиксирую момент и смысл сказанного, а потом поворачиваюсь к стоящему в первых рядах старосте кожевников Ермиле Зыричу.
— А ты, Ермила, так же думаешь али иначе?
Тот, зардевшись от внезапного внимания, растерянно огляделся, ища поддержки у окружающих.
— А шо! Мы обороне научены, любому ворогу укорот дадим!
Киваю, соглашаясь со сказанным.
— Да, мы научены и ворога любого встретим достойно! А чья это заслуга?! — Впиваюсь взглядом в лицо старосты и повышаю голос. — Калиды это заслуга! Это он, не щадя себя, семь потов с вас спускает. Требует, что каждый горожанин знал свой десяток, свое место на стене, показывает, как из самострела стрелять, как копьем ворога ткнуть так, чтобы самому стрелу в брюхо не получить. Он с вами возится как с детьми малыми и днем, и ночью, дабы не случилось с Тверью того же, что и с Киевом, Черниговым и Рязанью!
Держу пронзительную паузу, не спуская пронизывающего взгляда с Ермилы.
— А вы чем ему платите за это?!
Вопрос вроде бы общий, но мои глаза ясно показывают, кому он адресован, и Зырич неуверенно оправдывается.
— Так чего же ночью-то?! Спать-то коды?!
Отрываю глаза от побледневшего лица и, улыбнувшись, обвожу взглядом всю площадь.
— Наш староста думает, что враг,
Толпа ответила дружным веселым смехом, а я вновь обратился к старосте.
— Ну что, Ермила, так ты думаешь, или мне показалось?!
Под общий хохот староста смущенно бурчит.
— Да ничего я так не считаю…
Гомон стихает, и я максимально жестко ставлю завершающую точку.
— А коли не считаешь, так неча и хулу всякую про Калиду разносить! За первый раз строго спрашивать с тебя не стану, но запомни, староста. — Тут я поднимаю голову и кричу уже на всю площадь. — И вы все запомните! Коли доверяете кому, то следует за ним идти твердо и до конца, а ежели сомнения какие, то треба прямо спросить, а не шептаться за спиной да по углам темным.
Толпа вновь одобрительно загудела, а я поднял руку призывая к тишине.
— Вот как я сейчас, в преддверии выборов спрашиваю вас прямо. Вы доверяете мне?!
Не успеваю закончить, как площадь взрывается единым воплем.
— Даааа! Доверяем!
Выборы прошли на редкость спокойно. Лугота свою кандидатуру выставить не решился, и вновь как и в прошлый раз претендентов было всего двое. Я да Якун!
Голосовали тоже по старинке, поднятием рук. Когда выкрикнули мое имя, поднялся такой лес, что сразу стало понятно, вторую кандидатуру можно и не кричать. Роман Радимич все же Якуна назвал и голоса пересчитал, так сказать, для протокола. Дав писарю цифру, он вышел на край трибуны и зычно объявил меня консулом на новый пятилетний срок.
Я подошел под благословение, и епископ Твери Феофаний Грек, призывая Святую троицу, перекрестил меня и протянул свою высохшую как куриная лапка ладонь.
Касаясь губами пергаментной кожи старика, я слышал над головой его еле слышный шепот.
— Не человек благословляет, а Бог его рукою и языком!
«Хорошо коли так!» — Успел я подумать тогда, прежде чем площадь накрыл дружный и троекратный вопль тысяч луженых глоток.
— Любо! — Загремело над головами людей.
— Любо! — Пронеслось над шпилями домов и позолоченными куполами нового собора.
— Любо! — Вырвалось эхо за пределы городских стен и остроконечных башен.
Потом пошли поздравления. Строго по старшинству, сначала князь Ярослав пожал мне руку и, обняв, коротко и искренне добавил.
— Я рад!
За ним пошли уже более многословные бояре, а когда очередь добралась до Якуна, то тот выглядел настолько мрачным и подавленным, что я даже воздержался от злорадства.
Результат для него был, прямо скажем, обескураживающим. Моя активная деятельность в последние две недели опрокинула все планы моего главного противника. Многие из недовольных поопасались выступить против меня открыто, а то и вовсе развернулись на сто восемьдесят градусов. Прав был боярин Малой, когда говорил, что враги мои воспринимают мое попустительство растущему недовольству, как слабость. Стоило лишь продемонстрировать силу, и большинству этого хватило. Тысяцкий Лугота, например, едва почувствовал мою активность, сразу же ушел в тень и вновь занял выжидательную позицию. Одно дело бухтеть за спиной, и совсем другое пойти на открытый конфликт. На это, как оказалось, у большинства нет ни характера, ни достаточной мотивации.