Тверской Баскак
Шрифт:
Я ведь еще и сам не старый, мне всего-то двадцать восемь стукнуло бы в этом году, если б, конечно, я в своем времени остался. А теперь, даже не знаю, сколько мне сейчас и как считать-то дальше?! Я это к тому, что десять дней на лыжах по зимнему лесу вымотали меня до предела, а для двух десятков парней из этого времени они прошли как развлекательная прогулка. Вечером я совершенно без сил и жмусь к костру, потому что холод пробирает до костей, а эти балагурят, смеются. Тулупы расстегнуты, и, кажется, будто им и костер не нужен, сейчас зароются в снег, как собаки, и заснут. Просто
К счастью, все это уже в прошлом и вот они — ворота Заволжского острога. Народ высыпал встречать, и на мосту через ров давка. Матери, жены обнимают своих мужчин, и я тоже счастлив! Во-первых, потому что мучения закончились, и я все выдержал и не сломался, а во-вторых, потому что смог привести всех домой живыми, и никто сейчас слезами не заливается.
Сбросив опостылевшие лыжи, прохожу в ворота и сразу же попадаю в лапы торжественной, официальной встречи. Калида, Ярема, с ними какие-то тетки в пуховых платках и с блюдом, на котором высится караван хлеба и солонка.
Калида и староста кланяются мне в пояс и пытаются сказать какие-то полагающиеся в таких случаях слова, но я не даю им этого сделать. Обнимаю обоих по-братски, благодарю за встречу, за службу и сам не знаю за что еще, потому что расчувствовался, и от умиления даже баб с подносом переобнимал всех.
— Ну, как вы тут без меня?! — Отламывая кусочек хлеба, макаю его в соль и весело смотрю на Калиду.
Тот слегка ошарашенный моей выходкой что-то пытается несвязно рассказать, но я вновь перебиваю его.
— Да знаю, знаю я все! Молодцы! — Поворачиваюсь к Яреме и тоже хвалю. — И ты молодец, староста, справился! — В этот момент мой взгляд упирается в еще одну женщину. Нет, скорее девушку, молодую и очень красивую! Секундное сомнение сменяется полной уверенностью, да это же Иргиль!
«Мать честная! — Застываю я от изумления. — Как же так-то?!»
До этого дня я и видел-то ее всего пару раз. В первую встречу, замотанная в тряпки и шкуры, немытая и нечесаная, она реально больше походила на сказочную бабу-ягу. Потом это случалось больше со спины, когда она кого-нибудь резала или зашивала, и всегда в каком-нибудь бесформенном балахоне. Я знал, конечно, что она достаточно молода, но все же был уверен, что ей за тридцать и выглядит она как крепкая, ширококостная крестьянская женщина. Сейчас же впервые вижу ее вот такой, какая она есть. Маленькая, стройная девчушка с по-славянски скуластым открытым лицом и длинными, отливающими глубиной черными волосами. Чуть подкрашенные, огромные зеленые глаза смотрят задорно и иронично, как и чуть вздернутые уголки очерченных губ.
Отломанный кусочек хлеба застывает на полпути ко рту и, не спуская глаз с девушки, я подхожу к ней.
— Ну, здравствуй, Иргиль! — Мой голос выдает мою растерянность, и я слышу в ответ.
— Здравствуй, наместник! — Ее длиннющие ресницы взлетают вверх. — Рада, что ты вернулся целым и невредимым. — Темно вишневые губы изогнулись в ироничной усмешке. — А то мне и без тебя работы хватает!
Сказав, она развернулась и, не дожидаясь моей реакции, пошла в сторону
— Ты, господин, поаккуратней, не поведись на чары колдовские.
Кошусь на него, издевается что ли, и вижу, нет, тот на полном серьезе. Тут и Калида свое слово вставил.
— Девка полезная, но что-то в ней бесовское точно есть! — Сказал и смотрит на меня так пристально, словно убеждает — не водись с ней, не доведет она тебя до добра.
Это уж слишком, и я возмущенно повышаю голос.
— Да вы что, сговорились?! Мне теперь и смотреть в ее сторону нельзя.
На это слышу сочувственный вздох Яремы.
— Жениться бы тебе надоть, господин!
— Ааа! — В сердцах махнув на них рукой, я двинул в сторону своего дома.
Иду, дожевываю на ходу подсоленный хлеб и думаю, что мужики-то правы.
«Секса уже больше полугода не было! Если не жениться, то хоть любовницу какую завести что ли!»
В проем бойницы на городской стене хорошо виден тронувшийся на Волге ледоход. На моих глазах зажатая со всех сторон льдина вдруг с грохотом вздыбилась и выползла на берег, словно огромное чудовище.
Я смотрю на вырастающий ледяной торос и думаю, что к себе на левый берег попаду еще не скоро.
Бу-у-ум! Звонко бухает колокол на колокольне, и Калида трогает меня за плечо.
— Пора уж! Народ поди собрался, кабы не разодрались!
Он прав, надо идти, ведь по моему требованию собралось вече. Общегородской сбор здесь не редкость, но поначалу боярская дума было воспротивилась. Тысяцкий тогда прямо заявил, зачем народ мутить, все вопросы и так порешаем, ты тока скажи чего хочешь. Бесспорно, так быстрее и легче, но тогда те, кто принимал закон, могут его также легко и отменить, а мне такого не надо.
Мне нужно, чтобы от законов, которые мне удастся протащить сегодня, было не так-то легко избавиться. Городу требуются реформы во многих областях и, в первую очередь, в военной. Нельзя постоянно зависеть от князей и идти к ним на поклон при любой угрозе. Нужна совсем другая организация войска, а по большому счету нужно само войско, постоянное, хорошо обученное и вооруженное. А это люди и расходы, расходы, расходы! Мне в одиночку такое не потянуть, сколько бы я не зарабатывал. Это тяжкое бремя должны взять на свои плечи граждане Твери и, в первую очередь, имущие граждане. Поэтому-то я и собираю общий сход, дабы простой народ принял это решение добровольно и осознано, а еще чтобы толстосумы не отвертелись.
Поворачиваюсь к Калиде и утвердительно киваю.
— Пошли!
Спускаемся с башни, проходим задним двором в княжий терем и выходим на высокое парадное крыльцо. Здесь уже собралась вся верхушка городской думы. Якун недовольно косится в мою сторону, а тысяцкий Лугота, как обычно, вежлив, но даже в его поклоне чувствуется настороженность.
Причина ясна, как белый день. Ревность и опасение, как бы я его не подвинул и всю власть под себя не подмял.
«Что ж, — хмыкаю про себя, — основания у них у всех для это есть».