Твое здоровье, мистер Гретшом
Шрифт:
Федор рассмеялся, краем глаза замечая, как искривляется гримаса Собирателя. Сейчас он не видел его правую руку, стервятник доставал портсигар.
«Возможно, это так», — сухо ответил персонаж, и Федор поразился, как живо и звонко звучит его голос. — «Ибо таков я есть, и этого уже не изменить».
Данилов перестал улыбаться, удобнее усаживаясь на камне.
Через секунду в его руке появился тяжелый револьвер времен Гражданской войны в США. Ствол был направлен Собирателю в голову. В этом мире, где он
— Ну вот что, — медленно сказал Федор, рассматривая ссутулившегося Собирателя, — не тебе меня учить, ясно? Я приемлю критику, могу обсуждать и спорить, но вот выслушивать от тебя нотации и обвинения не намерен. А потому рекомендую держать рот на замке, ясно? Не забывайте, мистер Гретшом, что если я вас создал, то могу и уничтожить. Здесь, сейчас, на компьютере, в бумаге. Без меня у вас нет никакого будущего, неужели непонятно?
— Понятно, — прошептали сухие губы Собирателя Гретшома.
Его узкая фигура отодвинулась от уступа, и Федор без удивления обнаружил в левой руке персонажа раскрытый нож. Скупое солнце придуманной страны играло на длинном клинке. Что поделать, таков он есть, его Собиратель. И ничего уже не изменить…
— А теперь проваливай, — Данилов качнул стволом револьвера. — Ты мне сегодня противен…
— Как прикажете, милорд, — тремя пальцами закрывая испанский нож, свободной рукой Собиратель приподнял над головой котелок.
Через несколько мгновений Федор спал.
Утро встретило Федора похмельем, пусть и не смертельным, но ощутимым. Выбравшись в коридор, он обнаружил, что Настя уже ушла по делам. Пусть идет, пусть валит по своим работам, мужикам, делает карьеру. Его это не касается. Мысли ворочались, как выброшенные на берег киты. Среди них доминировали фантазии вполне конкретного содержания, основной картиной которых оставались ее обнаженные ноги.
Вернувшись из ванной комнаты, Данилов проверил почту, обнаружив в ней новое письмо. От одного из издательств, куда высылал «Бритвы». Открывать не стал. Хотя прекрасно знал, что скрывает электронный конверт. Издатель никогда не присылает положительные ответы так быстро.
Стало погано до жути, хотя последствия вчерашнего веселья немного приглушали и это чувство.
Кроме минералки, в холодильнике нашелся едва початый пакет вина. Многозначительно осмотрев тяжелую картонную упаковку, Федор выставил на стол и его. На всякий случай, ведь сегодня все равно важных дел не запланировано. А вот алкоголь, как он это уже выяснил, позволяет хоть немного приглушать мысли о ней.
— Славная попойка была, — пробормотал Данилов, нацеживая в стакан вина. Налил половину, остальное дополнив минералкой.
Он любил разговаривать сам с собой, особенно в трудные периоды. Это позволяло услышать собственные размышления, а подчас и переосмыслить их.
—
Кусок сыра упал на тарелку, тарелка стукнулась о столешницу. Есть не хотелось, но без завтрака его будет развозить весь день.
Присаживаясь за стол, Федор вспомнил вчерашний разговор на скале. Может быть, он и правда слишком нерешителен? Слишком вежлив, слишком вял? Может быть, издатель хочет совсем другого? Напора, экспрессии, гневного отстаивания своих произведений.
Федор вздохнул, невольно покачав головой. Не так это, и он данный факт отлично понимал.
Взглянул на стакан с разбавленным вином. Подумал, что одному пить как-то не с руки. А мужики, наверное, сейчас пивка купили, поправляются…
И совершено спонтанно, что и сам удивился, Данилов вдруг представил себе Собирателя, сидящего напротив. Какой бы сволочью ни был его недавний персонаж, выпить с ним вполне можно.
Гретшом сидел напротив, скрючившись, чтобы котелком не задеть висящую над кухонным столом бра. В глазах его танцевали дьяволы.
«Приветствую, милорд», — сказал Собиратель в голове Федора, и тот понял, что не может сердиться на своего любимчика, даже если сам заставил его произнести несколько резких слов.
— День добрый, мистер Гретшом, — вслух сказал Данилов, поднимая стакан. — Твое здоровье.
В руке Собирателя появилась изящная стопка с абсентом. Он приподнял ее в салюте.
«И твое, мистер автор».
Опустошив стакан, Федор нацепил сыр на вилку, принявшись меланхолично жевать.
— Ну и о чем ты вчера говорил? Там, на скале? Что-то о том, что можно быть решительнее…
«Я знал, что мы вернемся к этому разговору, — кивнул головой Собиратель. — Позволишь закурить»?
— Кури, конечно, — забавляясь игре, Федор придвинул пепельницу к пустому краю стола. — Рассказывай.
Худая рука скользнула во внутренний карман и Данилов услышал, как портсигар глухо звякнул о рукоять навахи. Чиркнув несуществующей спичкой, Гретшом закурил.
«Я говорил о том, что мы можем повлиять на издателя. Сделать так, что он захочет напечатать книгу. Мою книгу. Ибо мне претит мысль пылиться на твоей скале до тех пор, пока ты не станешь известным, и редакторы примутся печатать твои творения одно за другим, невзирая на качество».
Несуществующий пепел упал в подставленную пепельницу.
— Ты говоришь о том, что мне нужно ехать в Москву и лично встречаться с издателями? Убеждать? Доказывать?
Голос Федора разлетался по пустой кухне. За окном началась капель.