Твое здоровье, мистер Гретшом
Шрифт:
— А еще я сказал тебе, Собиратель Гретшом, чтобы ты держал рот на замке, разве нет?
Он выбросил руку вперед, запоздало вспоминая, что находится не на скале всевластия, а в собственной комнате. Успел подумать, что у Собирателя сейчас гораздо более выигрышная позиция, ведь наваха всегда при нем… Но обмер, увидев в собственной руке матовую сталь револьвера. Гретшом тоже замер, но произведенным эффектом остался доволен.
Его вытянутое лицо, иссеченное морщинами, расколола улыбка, больше похожая на оскал. Потрескавшиеся губы натянулись, делая убийцу похожим
«Ты видишь», — сказал он и исчез.
Данилов еще какое-то время сидел в молчании, уставившись на собственную руку, вытянутую вперед так, словно он сжимал в пальцах оружие. Затем он свернул пустое окно текстового редактора, выключил компьютер и упал на кровать, мгновенно провалившись в туман. Гунны не пришли поддержать своего вождя и создателя.
Курсор мигал, словно издевался. Сегодня все происходило так, словно над Федором издевалась сама жизнь. Издевалась Настя, как обычно бодрая и жизнерадостная, похожая на точную копию молодой и влюбленной девушки, но не имеющая внутри ни капли жизни и тепла, словно автомат пожелавшая ему доброго утра. Издевалась кофеварка, неожиданно сломавшаяся именно сегодня. Издевалась капель, отбивавшая по жестяному сливу неровную дробь.
И вот курсор, замерший в начале самой первой строки, тоже издевался.
Решившись, Федор положил пальцы на клавиатуру.
«Лезвия человеческих судеб.
Ф. Данилов, 2007 год».
Выделил заголовок жирным шрифтом, и на этом вдохновение оставило его. Да и не приходило оно, что уж врать.
Он хотел писать, как в мрачный и продымленный город въезжает дилижанс. Хотел писать, как из кареты выходит высокая угловатая фигура. Как два глаза, рассматривающие прохожих, наполнены танцующими дьяволами, но их прикрывает крохотное поле шляпы-котелка.
Но не мог.
Потому что его квартира, столь родная и уютная, была наполнена ее запахом. Плотным, густым, привычным, таким родным и знакомым. Чувствовать этот запах, все равно что носить на брелоке сочный жареный бифштекс и изнывать от чудовищного голода. Он не мог работать.
Встал из-за стола, машинально сохранив текст.
Когда в комнате появился Собиратель, Федор даже обрадовался его появлению.
— Я хотел бы написать еще одну книгу про тебя, — он вздохнул, не решаясь встретиться со своим персонажем глазами. — Пусть даже в стол… Будем честными — книги про тебя, жуткие и кровавые, наполненные чуждой россиянам идеологией, не напечатают никогда. Времена русских Ганнибалов Лекторов еще не наступили, миру нужны новые герои. Позитивные. Не напечатают ни первую, ни вторую. А уж о третьей и говорить не приходится. А я все равно хотел. Но не смог.
— Ничего страшного, — Собиратель покачал головой, — я и мой двойник существуем, а это значит, что ты проделал твою работу не зря. Ты и так дал нам жизнь. Судьба третьей книги не существенна. Если ее не напишешь ты, это сделают твои фанаты в будущем.
— Извратив мои идеи? Ведь они не знают, что я задумал для тебя?
— Это не важно, по сути. Скажи, ты выбираешь
— Нет.
— И я нет.
— Зачем пришел? Помочь? Поиздеваться?
— Сообщить неприятные вести.
— Это моя фраза.
— И моя.
— О чем речь?
— Миссия моего молодого двойника провалилась. Можешь проверить почту.
Федор последовал совету, чувствуя, как давит сердце. Обнаружил новое письмо. С отказом от очередного главного редактора. Данилову сообщали, что и вторая книга его цикла о Собирателе не интересует издательство, извинялись. В этот раз была короткая приписка, что рецензорам понравилось. Но от того на душе не потеплело.
Данилов повернулся к своему персонажу. Собиратель стоял на прежнем месте, нюхая воздух. Глаза его сверкали.
— Это ее запах?
— Это не твое дело.
— Грубить не стоит.
— Убирайся, пока я не применил револьвер, — опустошение стало как никогда сильным, Федор не мог поднять руки, но старался, чтобы его голос звучал твердо.
— Милорд изволит ругаться…
— Милорд изволит, чтобы ты исчез. У тебя нет шансов. Никаких. В стол, урод, вали в стол. Лежи там, пока я не прославлюсь и издательства не захотят напечатать даже мои самые смелые творения. Исчезни, не хочу тебя видеть.
— Вина?
— Что? — Федор оторопел, насколько мягко и негромко заговорил Гретшом.
— Я предлагаю выпить вина. На посошок, как сказал бы кто-то из твоих русских персонажей, милорд, — в правой руке стервятника в черном фраке появилась пузатая бутыль. — Ты не сможешь устоять, ведь сам предлагаешь себе выпить.
— Не смогу…
Федор встал, постаравшись в тесноте комнаты не задеть верзилу плечом. Сел на диван, сейчас собранный в «дневной» режим.
— Наливай, чего уж там…
Ему никуда не деться от своих персонажей. В том числе, и от демонов.
В левой руке Собирателя появились две изящные хрустальные стопки.
— А может, абсента? — пузатая бутыль сменилась высоким светло-зеленым графином.
— Может, — Данилов смотрел в пол, разглядывая собственные ноги, сейчас обутые в стоптанные тапки, а вовсе не в тяжелые походные ботинки. — Пошли тогда на кухню.
Вечером Настя, придя с работы, застала его уже засыпающим. Поинтересовалась, что на столе делают две чудные старинные стопочки, давно ли Данилов перешел на абсент, и кто приходил в гости. Но Федор не слышал, он крепко спал.
Федор вздрогнул, вскидываясь на промокших простынях. Он уже давно не видел такого кошмара. Такого, что заставляет проснуться среди ночи, истекая потом. Сел, потирая виски.
В соседней комнате спала Настя, его бывшая настоящая жена, безразличная и холодная, но готовая покорно называть его дорогим и милым. Он чувствовал ее присутствие так, словно она лежала рядом. По-прежнему ощущал ее запах.
Но еще он ощущал, что в комнате кто-то есть. И это совсем не Настя.
Помещение было наполнено слабым синим светом от светодиода, горевшего на сабвуфере под компьютерным столом. Сейчас этот свет был перечеркнут угловатой тенью того, кто сидел на его стуле.