Твои вены – мое жертвоприношение
Шрифт:
«Алчен земной человек к причуде эльфов,» – решила для себя вампирша, бросая перебирать белокурые локоны и возвращаясь мыслями к главному.
Только сейчас она не без досады заметила, что в лужицах серебристой крови уже прорастают цветы. Еще один ее промах! Право, что с ней сегодня? Если не поторопиться, то, как известно, все тело мертвого эльфа превратится в разные цветы, что точно привлечет внимание оставшихся собратьев этой девочки. Так что, чем считать созвездия, вампирша вновь достала кинжал и отсекла эльфийское заостренное ухо. Путем проб и ошибок, она установила, что именно эта часть тела останется в своем первозданном виде до момента разложения. Так что это самое ухо можно без риска вычисления оставить здесь. Витая в своих мыслях, девушка не уследила за положением ножа и ненароком проколола себе руку. Ругнувшись под нос, она запустила порезанный палец в рот и тут же ощутила, как алая кровь, максимально приближенная к земной, скатывается единственной каплей
– Хватит с вас на сегодня, – пробормотала с ухмылкой вампирша, пряча кинжал и запуская отрезанное ухо в темноту.
Пришла пора тела. Будь она сейчас достаточно далеко от сердца эльфийской территории, она бы, не задумываясь, отсекла бы голову девочки еще до того, как та испустила бы дух, слушая ее крики, приравнивающиеся к целебному бальзаму для ее черствой души. Но, увы, другие чудом выжившие эльфы были, если верить расчетам, слишком близко, так что вампирше не оставалось ничего, кроме как заняться обезглавливанием девочки в другом, более подходящем для этого месте. Вздохнув, девушка сгребла тело в охапку и помчалась через ночной лес подобно молнии, пробивая собой плотный ночной воздух.
***
Даже тогда, когда наступала ночь, жизнь в Лезертоне не затихала ни на секунду, поэтому для проживающих здесь охотников всегда было большой проблемой найти более тихий уголок для того, чтобы без свидетелей расправиться со своей жертвой. Для многих начинающих в этом деле как раз эта часть и была наиболее сложной, иногда даже невыполнимой. И действительно: большой город, готическим сгорбленным особняком подобравшийся зданиями, – так подбирает лапы дикий зверь перед атакой, – над рекой, со своим бешеным ритмом и сумасшедшим бурным движением отпугивал многих, как отпугивает лук и острая стрела зазевавшегося лесного эльфа. Но для вампирши, обошедшей каждую улицу вдоль и поперек и знавшей каждый даже самый отдаленный уголок и закоулок, мостовая, начинавшаяся сразу за воротами, скорее приветливо моргала затухающими к трем фонарями. Из различных заведений, вроде тех кабаков и таверны, куда девушка захаживала исключительно для ознакомления со свежими вестями, доносились смех, оживленные разговоры, звон посуды и переплетающаяся с ними музыка, изредка прерываемая особо громкой руганью и грохотом; Река, окружающая город блестящим в свете луны кольцом, тихо плескалась о насыпные берега; где-то стучали по булыжникам улиц колеса, да гремели в своих излюбленных подворотнях нищие и попрошайки. Оглянувшись, вампирша перебежала площадь, посреди которой высилась статуя, окруженная аккуратно подстриженными кустарниками, деревьями и все еще издающими блеклый к восходу желтый свет фонарями, пролетела ураганным порывом мимо скамеек, на которых в дневное время всегда можно было встретить тот неприятный тип горожан, что любил выпытывать у случайных прохожих все, что только можно было бы произнести вслух, и переместилась на теневую сторону проулка, где уже потух огонь, освещающий мощеное покрытие. Никто не заметил ни черной метнувшейся фигуры в плаще, ни мертвого серебрящегося тела убитой эльфийского дитя. Превосходная чистая работа. Ухмыльнувшись, вампирша обежала взглядом оставшуюся за спиной пустующую площадь и уже хотела было идти дальше, когда услышала приближающийся шорох. Шуршащий звук доносился откуда-то спереди, из темного угла между заброшенным маленьким ресторанчиком, ныне пришедшим к виду довольно жалкому, и жилым домом, в котором в редких окнах еще теплились на подоконниках кривобокие растаявшие свечи.
Подворотня, куда свернула охотница, славилась своими враждебными темными обитателями, но для девушки, обладающей по своей природе великолепным ночным зрением, именно это место и стало тем укромным уголком, где можно совершить финальные превращения тела жертвы. Так что без труда вглядевшись в темноту, вампирша увидела чей-то силуэт, лежащий на земле. Очередной нищий. Фигура, облаченная в грязные лохмотья, слепо приподняла голову и прислушалась к шагам охотницы, после чего, уловив ее присутствие, поползла к ней по земле, чуть слышно повторяя:
– Монету… Монету…
Забавно. Эти существа, обитающие в грязи, казалось бы, не стоят драгоценного времени и внимания «сливок», так сказать, но они – единственные как раз из тех, кто все еще считает охотников аристократией и относится к ним так, как следовало бы относиться всем остальным.
Девушка с отвращением отступила назад, не позволяя нищему прикоснуться к ее сапогам, а когда тот замер, кончиком обуви сбросила подранное подобие капюшона с его лица. Это была относительно молодая ведьма. Можно было бы подумать, что недурная внешность и побудила ее пойти попрошайничать, ведь случались дни, когда попрошайки получали больше, чем… Да даже чем элита охотников. Но один взгляд на растрепанные волосы, все те же лохмотья, в которых все-таки не было ни искринки чар, и неестественную худобу, и вампирша смогла подлинно сказать, что
– Монету! Монету!
Вампирша стиснула зубы и зарычала, пытаясь избавиться от прицепившегося попрошайки, ударив его, за что едва не поплатилась своим равновесием. Ситуация приняла нехороший оборот. Решительно нехороший.
Звон вынимаемого из ножен кинжала и знакомый пробиваемый воздух – все это прозвучало для вампирши как прекрасная родная симфония. Нож пролетел несколько метров по воздуху, вонзился прямо в грудь старика, и бродяга замертво упал на дорогу, застыв сиротливой тщедушной фигуркой. Другие нищие, увидев падение своего «собрата», тут же в ужасе разбежались по углам. Улица погрузилась в долгожданную тишину. Вампирша поискала глазами по теням, но не обнаружила никакого намека на чье-то присутствие. Значит… Подняв голову к ближайшему фонарю, точнее, к самому стеклу, за которым виднелся в луне косой силуэт угасшей свечи, девушка различила блеск красных глаз.
– Спускайся. Я заметила тебя, – с едва читаемой усмешкой в голосе устало произнесла вампирша, отступая немного назад и высвобождая небольшую площадку под самим фонарем.
На мощеную улицу тотчас спрыгнул высокий вампир аристократичной наружности. Его бледная кожа гармонировала с длинными ярко-алыми, как кровь, волосами, что были заколоты на затылке, а идеально выглаженная рубашка с воротником и галстуком не оставляли ни у кого сомнений, что перед девушкой появилось то дитя ночи, что принадлежит богатому клану Снеллиусов – вампиров, самых известных в городе своим вспыльчивым нравом и любовью к «игрищам».
Лестина и сама пару раз не по своей воле наблюдала за данным действом, когда полуживые эльфы по разные стороны арены боролись друг с другом за право жить, которое, впрочем, если уж быть предельно честным, отбирали даже у победителя. Люди, вампиры и другие существа, являющиеся горожанами и гостями сего представления, точно так же, как и в привычных скачках, могли делать ставки на тот подопытный номер, у которого, по их мнению, шансы выиграть были выше. Тем, кто сделает верный выбор, – то есть, проще говоря, если эльф сделавшего ставку участника выживал, – организаторы выплачивали золотые. Зрители громко кричали, бесновались и остро реагировали, наблюдая за тем, как их капитал либо приумножается прямо на глазах, либо необратимо пустеет, переходя в руки или лапы другому игроку и формируя некий «порочный круг» этой жестокой игры, в которой, увы, не было, нет, и не будет победителей.
Сидя в прошлый раз рядом с Вольмондом, вампирша чувствовала его нетерпение и желание разорвать в клочья всех, кто находился за той решеткой. Аристократ сделал ставку на малышку-эльфийку и не прогадал: ее мать благородно пожертвовала собой, давая дочери возможность проткнуть ее кинжалом, всей душой надеясь на то, что ее смерть не будет напрасной, и ее дитя отпустят домой, в спасительный лес, где смогут помочь и защитят, раз сама она не справилась с этой ношей. Эльфы всегда были слишком наивны, что тогда, что сейчас. Охотница не могла терпеть этого щенячьего выражения их глаз, что смотрели на нее с каким-то сочувствием, когда она хладнокровно вонзала очередную стрелу в горло или в сердце, а потом добивала, если была необходимость. Они будто бы жалели ее, смотрели насквозь и видели ее нутро, ее суть, ее крест, который она обязалась нести до последнего вздоха, до того момента, пока не найдется тот, кто положит конец ее беспорядочной жизни, кто освободит ее от всех грехов и смоет кровь с рук. Но нет, это было просто невозможно: ее руки были по локти обагрены… Осеребрены той жидкостью, что была у эльфов заместо крови. И она каждый раз пила эту неземную кровь, что давала ей короткое успокоение, с такой жадностью, будто бы каждый раз был последним, а жажда… желание было непреодолимым…
Вампир по-прежнему стоял напротив, казалось, даже не заметив ее задумчивости, а может, лишь сделав вид. По его взгляду было сложно определить, о чем именно он думал. Лестина опустила взгляд чуть ниже и наткнулась на острые, будто наконечники ее стрел, клыки, которые сияли необычной белизной, подернутой едва заметным серебряным блеском в лунном свете. Этот факт мог означать только одно: вампир только что вернулся с «кормежки».
Окинув девушку внимательным взором кровавых глаз, которые, несмотря на ее принадлежность к тому же виду существ, смотрели точно так же, как хищник смотрит на загнанную в угол добычу, – еще одна причуда заносчивого клана Снеллиус – высокомерие, непомерная гордость и непризнание никого себе равным, – вампир усмехнулся и облизнул клыки.