Творчество Лесной Мавки
Шрифт:
— Ты что, дрессировщица? — поинтересовался Грэй.
— А что это такое?
— Ну, учишь животных и птиц разным штукам, знаешь к ним подход, чтобы они слушались тебя?..
— Нет, я ничему их не учу. Просто это мои друзья.
— Я тоже хочу быть твоим другом.
— Ты мой новый друг, Грэй. Ты первый, кого я встретила здесь.
— Так ты приезжая?
— Можно и так сказать… Я из моря.
Собеседник не слишком удивился. В нескольких сотнях миль был остров, Грэй слыхал, что там живут какие-то поселенцы, давным-давно вступившие в конфликт с властями и не то сосланные,
— Ты пахнешь морем, — сказала Аве; они сидели совсем близко.
— Я работаю на корабле. Пропахнешь тут, — голос Грэя стал сердитым.
— Что ты, это ведь чудесный запах.
— Зато работа не чудесная. Ладно, извини.
Солнце краешком зачерпнуло из соленого моря. Близился вечер. Протянулись по берегу две цепочки следов: мальчишьи — грубых сандалий с решетчатой подошвой, и девичьи — босые.
Город зажег разноцветные огни. То был скромный портовый городок со скучными улицами, с фонтаном на центральной площади — там бродили и целовались парочки, — с несколькими кафешками под зелеными опахалами пальм, только и всего; но Аве он показался прекрасным, ведь это был первый виденный ею город, и с нею был новый друг.
— Пойдем ко мне ночевать, — предложил Грэй. — Правда, каморка тесная, как-нибудь уж поместимся. А завтра утром мы с командой выходим на промысел, я отвезу тебя домой.
— Спасибо, Грэй. Но мне хочется просто побродить. И домой я отлично доберусь сама, не беспокойся.
— Ты замерзнешь.
На ней было тонкое, гладкой материи платьице, голубое с лиловатым отливом, как дельфинья кожа, нехитрый наряд едва прикрывал хрупкое, полудетское тело.
— Я никогда не мерзну, — возразила Аве с ноткой гордости. — Ты не думай, будто мне не хочется идти к тебе в гости, чуть позже обязательно зайду. Понимаешь, для меня здесь всё чудесно, всё внове, я хочу сразу побольше увидеть и узнать.
— А мне пора. Завтра спозаранку начинается работа, я должен хоть немного отдохнуть.
Тревожно зашумели ракиты, зашуршали выцветшей от зноя листвой.
— Они говорят, что рано утром будет гроза, — сказала Аве. — Милые сестрицы, они всегда так рады дождю.
— Скверно, — нахмурился Грэй. — В непогоду что за рейс, можно и вовсе без добычи вернуться.
Аве не спрашивала Грэя о его работе, и что за добыча ему нужна. Она слыхала о ловцах жемчуга, ее они мало интересовали, ведь красоту нельзя присвоить. А ни о чем другом не могла подумать.
Они простились под журчание фонтана, похожее на лепет подводных родников. Аве долго бродила в нежном свете звезд, фонарей и огромной луны. За нею увязалась большая собака, желтая с темно-коричневыми подпалинами, славная умная собака, они сразу подружились. А под утро захлестали молнии и хлынул теплый дождь. По улицам, бранясь, загрохотали тележками мусорщики. Ливень проводил Аве в родное море.
Дома свои хлопоты-заботы. Младший братишка, несмышленыш, наткнулся на морского ежа, наделал переполоха на всё подводное царство.
Мать горюет:
— Ты к людям ходила?
Грустно, виновато кивнула Аве. И увидела в глазах матери две крупные, недобрые слезы:
— Значит, не нужна тебе больше семья, не нужен родной океан. Гляди,
Аве окинула взглядом Город дельфинов. Просторные, упругие течения мерцающей бескрайней воды, роскошные коралловые цветники. Каждый камушек донный, каждый завиток волны с детства ей привычен. Нет, не отдаст всё это, не променяет на каменную коробку. И вскричала девочка-дельфин:
— Мама, матушка! Скажи, почему так, и за что? Кто сделал меня такой? Почему все вы только дельфины и не терзаетесь никакими тревогами, кроме дельфиньих, а мне такая судьба?
— Не знаю, доченька, правда ли это. Бабушка Веда — ты помнишь ее, к старости она стала совсем белая, как створка моллюска, а ведь дельфины обычно не седеют, не меняют цвет своей кожи, — так вот, она говорила, будто наш океан забрал девушку, юную и прекрасную — она утонула, опрокинувшись в лодке; ее родные очень плакали и не отпускали ее умереть, вот ее дух и вошел в тебя, малого дельфиненка, а заодно ты получила и ее плотский образ.
— А вы, мои родные, боялись меня поначалу, да? За то, что я не такая, как все.
— Дочка, дочка… Дай Бог тебе никогда не узнать, что делают с теми, кто непохож на других, люди.
Грэева каморка приютилась под самой крышей, и из ее узкого окна был виден город, как игрушечный. Аве беспечно села на подоконник, раскинула руки, как крылья.
Аве рассмеялась — будто раскатились и разбились звонкие хрустальные шарики.
— Сумасшедшая! — крикнул Грэй. — Слезь немедля.
— А вдруг я умею летать? Иногда мне кажется, что летать не труднее, чем плавать в море. Знаешь, как плыть легче всего? Ловишь волну и сливаешься с нею, и тогда волна сама несет тебя. Может, и в небе так же — нужно ловить ветер.
Странное то было жилье и странные, разрозненные и в то же время одушевленные вещи наполняли его, почти не оставляя места для людей. Пестрый диван отзывался на каждое движение сидящих болезненным хрипом пружин, в углу к стене был прислонен огромный корабельный штурвал, треснутый посередине и кое-как связанный черной суровой нитью; потрепанный плюшевый заяц соседствовал с тяжелой пыльной бронзовой вазой, из которой торчали давно засохшие цветы; стены украшали большие цветные фотографии длинноволосых смеющихся парней с гитарами — «они делают музыку, классную музыку», пояснил Грэй; на полке стояло десятка три книг, чей вид говорил о том, что прочтены они увлеченно, неоднократно и не слишком осторожно — на многих корешках было ничего не разобрать, а иные и вовсе лишились обложек. Одна вещь заинтересовала Аве пуще всего — крупная витая раковина, розовато-перламутровая изнутри и коричневая снаружи.
— В ней живет голос моря, — сказал Грэй.
— Я знаю. Хочешь, я подарю тебе много-много таких?
— Зачем много? — спросил Грэй чуть позабавлено.
— У каждой своя песня. Ты сможешь каждый день слушать новую песню моря. Когда тебе грустно, нежную и веселую. А когда тебе весело — грустную.
— Зачем же грустную, когда весело?
— Чтобы не забывать, что есть на свете те, кому грустно.
Грэй разлил в маленькие стаканы темно-красный напиток.
Аве пригубила: