Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века

Яшина Татьяна Анатольевна

В пространном рассказе об "Ирландских мелодиях" проведена мысль о решающем значении музыкальной основы для популярности этого поэтического цикла, опирающаяся на суждение самого Мура о том, что "стихи сии, сами по себе, значат весьма мало; но подобно насекомым, сохранившимся в янтаре, получают достоинство свое от того, с чем соединены"⁶, – такие раздумья содержит авторское «Предуведомление» («Advertisement») к первой тетради «Ирландских мелодий», увидевшей свет в 1807 г. Сетуя на то, что ирландская музыка никем не собрана и находит более сочувственного внимания у иностранцев, нежели у ирландцев, Томас Мур разъяснял далее читателям всю сложность и многоаспектность поставленной им задачи: «Не легко приделать слова к этим голосам. Поэт, желающий следовать за различными чувствами, которые они выражают, должен иметь быстрые переходы идей и необыкновенное смешение мрачной задумчивости с легкомыслием: таков наш характер и цвет нашей музыки. В самых веселых из наших песен всегда встречается несколько печальных нот, которые на всю пьесу бросают тень задумчивости и самую радость делают привлекательною»⁷. На момент появления сборника Томаса Мура была известна всего одна попытка систематизации материалов по ирландской музыке, – в 1792 г. Эдуард Бантинг записал на фестивале ирландских арфистов, а затем – в 1796 и 1807 гг. –

опубликовал в двух томах значительное число услышанных им мелодий. Таким образом, «Ирландские мелодии» Томаса Мура, по наблюдению автора большой французской статьи, переведенной и напечатанной в «Благонамеренном», невольно оказывались у истоков освоения ирландцами «собственных своих сокровищ»⁸.

В русской периодике начала 1820-х гг. нередко можно было встретить краткие информации о выходе новых книг Томаса Мура. "Русский инвалид", сообщая 27 мая 1822 г. о публикации Муром "собрания новых романсов и песен под названием "Ирландских мелодий" ("Irish melodies")", характеризовал книжную новинку в качестве "образцовых произведений легкой поэзии" и ставил ирландского барда "на первое место между анакреонтическими стихотворцами новейших времен"⁹. Выход в 1823 г. поэмы «Любовь ангелов» сопровождался констатацией в русской прессе вызванного этим произведением общественного резонанса, – поэма «наделала много шуму в Англии»¹⁰. Не осталось незамеченным и скорое появление французского перевода «Любви ангелов»¹¹, означавшее приближение поэмы к основной массе русской читающей публики. В том же 1823 г. «Русский инвалид» известил читателей об еще одном важном событии: Томас Мур подготовил к печати новую книгу – «собрание басен и других мелких стихотворений»¹², – впоследствии известную как сатирический цикл «Побасенки для Священного Союза». Как видим, из информационных сообщений в русской периодике начала 1820-х гг. можно было получить достаточно полное представление о результатах литературной деятельности ирландского барда.

Характеризуя Мура в качестве одной из фигур "пиетического триумвирата британского Парнаса", включавшего в себя также лорда Байрона и Вальтера Скотта, анонимный автор "Русского инвалида" давал в 1822 г. такую оригинальную критическую оценку ранних анакреонтических сочинений ирландского барда: "Эротические его песни одушевлены живым чувством, пленяют гармониею стихов и показывают сильное, пламенное воображение. <…> Краски его свежи, изображения страстей глубоки, описания и картины его имеют какую-то волшебную привлекательность"¹³. Несмотря на свой эмоционально-оценочный характер, данное суждение все же интересно нам, поскольку является, по-видимому, первой незаимствованной характеристикой русским автором творческого наследия Томаса Мура. Анонимный автор «Русского инвалида» обращает внимание и на четкость, продуманность композиций произведений раннего Мура: «Он богат мыслями и умеет выражать оные с особенною опрятностию»¹⁴. Вместе с тем композиционные построения анакреонтических стихотворений Мура отличались существенным разнообразием, в чем можно усматривать стремление поэта-романтика к уходу от классицистических канонов, обретению большей свободы в выборе художественных форм. Упоминания о «пиетическом триумвирате британского Парнаса» оказались удивительно созвучны ходу литературного процесса в России; в частности, в одной из статей, опубликованной «Русским инвалидом» в январе 1823 г., проведена параллель между британским триумвиратом и неким «триединством» поэтических сил в русской литературе, включавшим В.А.Жуковского, К.Н.Батюшкова и А.С.Пушкина¹⁵.

Во многом эмоционально-оценочный характер носят и суждения о Томасе Муре, содержащиеся во второй статье "опыта в трех статьях" О.М.Сомова "О романтической поэзии". Так, характеризуя юношеские стихотворения Мура эротического содержания, в ту пору еще неизданные в России, О.М.Сомов признавал, что они отличаются "нежностью поэзии" и по праву заслужили автору славу Анакреон-Мура. Мур, слог которого имел "более гладкости и округлости", нежели слог Дж.—Г.Байрона, был к тому же "разнообразнее в предметах и характерах". Несомненным достоинством "восточной повести" "Лалла Рук" О.М.Сомов считал мастерскую способность "приводить читателя в приятное заблуждение" относительно ее авторства, – кажется, будто произведение создано кем-то из классиков средневекового Востока. "Подкреплению сего очаровательного обмана" служат и описания природы, и портреты героев "восточной повести", и обращение к обычаям и повериям Востока, и "цветистый" ориентальный слог повествования. Восторженную оценку О.М.Сомова получила и изданная незадолго перед тем новая поэма Мура "Любовь ангелов", "которой поэзия есть чистейшая музыка душ, разрешенных от уз своих телесных и внемлющих неподражаемой гармонии небес"¹⁶. Важно отметить, что поэма «Любовь ангелов», равно как и юношеские стихи Мура, не была в то время переведена на русский язык, – в своих оценках этого произведения О.М.Сомов, скорее всего, опирался на суждения зарубежной печати.

В 1824 г. возникло немало поводов для упоминания имени Томаса Мура в российской периодике. Так, в№ 21 за 1824 г. "Сын отечества" сообщал, что "любители литературы с нетерпением ожидают появления биографии лорда Байрона, написанной им самим и присланной к другу его, Томасу Муру"¹⁷. Однако уже в следующем номере сообщалось о неблаговидном поступке Мура, предавшего рукопись покойного Байрона огню после того, как сестра Байрона «нашла в оной многие места, оскорбительные для лиц, находящихся еще в живых»; при этом Мур возвратил «книгопродавцу две тысячи гиней (около 60 тысяч рублей), полученных было за позволение печатать сию рукопись»¹⁸. Прошло совсем немного времени, ив№ 24 «Сын отечества», со ссылкой на газету «The Times», известил читателей, что «публика не лишилась записок лорда Байрона, ибо имеются с оных копии»¹⁹. Как видим, сожжение Муром дневника Байрона не могло получить общественного одобрения, хотя, в основном, не вызывало и характерных упреков, поскольку в дневнике содержалась «обстоятельства, касающиеся до некоторых родственников и кои могли показаться для них оскорбительными»²⁰. «Русский инвалид» в номере от 9 июня 1824 г. опубликовал подробное открытое письмо Мура, содержавшее доскональное изложение причин инцидента, а также свидетельствовавшее об отказе ирландского барда от денежных посулов со стороны родственников Байрона, «одушевленных благороднейшими чувствами»²¹. Вместе с тем далеко не все представители литературной среды могли принять подобное объяснение Мура, воспринимая в глубине души его поступок как предательство по отношению к умершему другу. В частности, Ли Хант (Хент) в своих записках о Байроне,

опубликованных в 1830 г. «Литературной газетой», открыто признавал тот вред, который Мур, «может быть, без намерения, причинил <…> благородному своему другу»²².

Утрату записок Байрона во многом компенсировала двухтомная книга А.—Л.Беллок "Лорд Байрон", вышедшая в Париже на французском языке в 1824–1825 гг. В отклике на это издание, помещенном "Московским телеграфом", дана высокая оценка деятельности А.—Л.Беллок: "На французском языке есть переводы почти всех сочинений лорда Байрона, но переводы жалкие. Г-жа Беллок, зная превосходно оба языка, перевела уже с похвалою некоторые сочинения Т.Мура и издает теперь под вышеписанным названием замечания свои о характере и сочинениях Байрона, с приложением подлинника и перевода многих сочинений Бейроновых. Любопытны между прочим: взгляд вообще на английскую литературу, стихи леди Байрон и письмо самого Байрона о В.Скотте. Множество новых подробностей находится в сей книге, украшенной портретом, снимком почерка Байронова и изображением Нью-Штадт Аббей, жилища Бейронова в Англии"²³. В течение 1824 г. книга А.—Л.Беллок получила широкую известность в литературных кругах России; на нее стали ссылаться как на издание первостепенной значимости.

В ноябре 1825 г. "Русский инвалид" известил читателей о том, что Мур отправился в Шотландию "посоветоваться с Вальтером Скоттом"²⁴ относительно возникшего замысла создания биографии Байрона. Однако только по прошествии трех лет замысел Мура начал обретать зримые очертания, о чем не преминул сообщить «Атеней»: «Томас Мур, сжегший автобиографию лорда Байрона, наконец, сам начал трудиться над жизнеописанием великого поэта, которое будет составлено в двух томах из писем, смешанных статей и стихотворений великого барда, находившихся в руках издателя Муррая»²⁵. Высоко оценивая сам факт работы над книгой, анонимный автор «Атенея» признавал, что никто не мог справиться с задачей создания биографии Байрона лучше Томаса Мура, «столь долго жившего с ним на дружеской ноге, знавшего все его семейственные отношения и помнящего многие случаи, ничем другим не вознаградимые»; в заметке уточнялся и размер авторского вознаграждения, предложенного издателем Томасу Муру, – 4200 фунтов стерлингов²⁶. В целом внимание «Атенея» к творчеству Томаса Мура в конце 1820-х гг. можно считать постоянным, – например, в одном из номеров 1829 г. была дана рецензия на однотомное издание сочинений Мура, выпущенное в Париже Галиньяни и представляющее собой характерный факт распространенной контрафакции английских книг²⁷.

В русской периодике также появились сообщения о другой историко-биографической работе Томаса Мура, обусловленной обращением к личности английского драматурга и политического оратора Р.—Б.Шеридана: "Лондон, 8-го октября. Вчерашние и сегодняшние газеты содержат в себе длинные выписки из любопытной "Биографии Шеридана", сочинения Томаса Мура. Они раскупаются с такой жадностью, что сегодня рано поутру уже не было ни одного экземпляра газеты "Курьер"²⁸. Однако по прошествии непродолжительного времени мнение об этой книге изменилось: со ссылкой на английских критиков «Северная пчела» сообщала 20 мая 1826 г., что в «Биографии Шеридана» Томас Мур «слишком расточителен на метафоры и пиетические изображения»²⁹.

Первое сообщение о выходе написанного "стихами и прозою" романа Мура "Эпикуреец" появилось в № 18 "Московского телеграфа" за 1827 г. Опираясь на суждения английских критиков, пребывавших "в восторге от "Эпикурейца", анонимный автор "Московского телеграфа" высоко оценивал новое сочинение Мура, описывавшее "происшествие из эпохи введения христианской веры"³⁰. Более развернутый отклик на «Эпикурейца» появился в 1828 г. в «Московском вестнике» в связи с публикацией французского перевода романа, выполненного А.Ренуаром. В отклике, принадлежащем, вероятно, П.В.Киреевскому, «Эпикуреец» был поставлен в один ряд с «Лалла Рук» и «Любовью ангелов», поскольку характеризовался подобным же богатством картин и возвышенностью мысли. Вместе с тем автор «Московского вестника» признавал, что не знаком еще с текстом «Эпикурейца», а опирается в своих высказываниях на мнение французской прессы, в частности, сюжет излагается по французской петербургской газете «Le Furet» с оговоркой: «…когда прочтем самый роман, то представим читателям наше о нем мнение»³¹. Осторожный рецензент откровенно говорил о причинах, побуждавших его избегать выражения своей точки зрения: «Не читавши романа, не смеем произносить нашего мнения; но судя по содержанию, мы видим, что предмет оного слишком стар и существует еще со времен Калдерона, который превосходно воспользовался сею же мыслью в своем „Чудотворном маге“, взявши предания из легенд христианских. Разве одно очарование поэзии могло представить сей предмет в новом виде»³². Вероятно, П.В.Киреевский знал о тех неоднозначных оценках, которые вызвало появление «Эпикурейца» и в Англии, и во Франции. Из соображений осторожности замалчивались антиклерикальные мотивы произведения Мура, способные воспрепятствовать появлению русского перевода в условиях ужесточившейся цензуры.

В послесловии к статье "Свидание с Байроном в Генуе. Отрывок из "Путешествия в Италию" Ж.—Ж.Кульмана (Coulmann)", опубликованной в 1827 г. "Московским телеграфом", содержится ставшая традиционной мысль, что "никто лучше Мура не может сблизить нас с Байроном"³³. Публикация статьи, рассказывающей о знакомстве автора-путешественника с Байроном в Италии в 1823 г., сопровождалась разъяснениями, автором которых, по указанию М.И.Гиллельсона со ссылкой на запись С.Д.Полторацкого³⁴, был П.А.Вяземский, сокрушавшийся по поводу утраты ценнейших дневниковых записей Байрона: «В характере и в жизни Байрона много психологических загадок. Для сокращения времени и облегчения труда стали их разгадывать клеветою. Решение прекрасной задачи предлежит будущему жизнеописателю и судье Байрона. Как не вспомнить при сем и не пожалеть об утрате собственноручных Записок Байрона! Сколько погибло <…> с ними ключей к любопытным тайнам!»³⁴. В сопровождавшей статью публикации письма А.—Л.Беллок, написанного специально для «Московского телеграфа» 29 января 1826 г., содержались сведения относительно начала работы Мура над записками о Байроне, причем автор письма и сама до конца не знала, о чем идет речь – о переработке утраченного байроновского дневника или о создании Томасом Муром оригинального произведения о друге: «Думаю, что сочинение, которое наилучше представит нам полное изображение жизни и характера лорда Байрона, еще у нас впереди. Г-н Томас Мур <…> имеет еще в руках любопытные рукописи <…>. Говорит ли он об отрывках из знаменитых Записок, коих утайка возбудила в Англии столь сильное негодование против друга, коему были они вверены? Другие ли то бумаги, отданные г-ну Муру прежде или после смерти лорда Байрона? Я решить не могу»³⁵.