Творцы миров

Артамонова Елена Вадимовна

10.53. Поезд №6 рассекал мглу. Он несся вперед, увозя в неведомое своих оцепеневших от ужаса пассажиров. Каждый из них уже сумел постичь простую истину – маршрут поезда №6 пролегал в небытие. И на его пути не было остановок…

Отражение

Это началось знойным днем середины июня. Мы только завершили ремонт и теперь, утомленные его тяготами, неспешно принялись за уборку квартиры. Мне досталось мытье стекол. Вооружившись ведром, тряпкой и кипой старых газет, я принялась протирать забрызганные побелкой окна. Я не любила заниматься домашним хозяйством и потому орудовала тряпкой неохотно, но постепенно работа увлекла меня. Мне понравилось выявлять кристальную прозрачность стекла. Сначала мир за окном заслоняли белые брызги засохшего мела,

делавшие пейзаж похожим на выгоревшую, засиженную мухами репродукцию, затем на смену белым точкам приходили полупрозрачные разводы смываемой побелки, напоминавшие о морозных узорах. Они искажали контуры заоконной дали, делая пейзаж гротескным и странным, чуть позже водянистые разводы сменяла чистая пленка воды и окно превращалось в иллюминатор подводной лодки. Но только когда газетный ком в моей руке стирал с поверхности остатки влаги и сухое стекло

повизгивало от удовольствия, проявлялась его подлинная сущность – тогда я останавливала работу, зачарованно глядя через прозрачную поверхность в необыкновенно красочные, четкие, пронизанные золотистым светом глубины нашего непримечательного двора. Тот же двор, очерченный рамой открытого окна, не имел ни малейшей привлекательности, был обычен, пропылен и скучен. Оказывается, вымытое до блеска стекло могло превращать все скрытое за ним в волшебную картинку, в виденья иного, прекрасного мира. Стараясь не замутнить своим дыханьем невидимую гладь, я подошла к окну близко-близко, желая рассмотреть в нем нечто, недоступное равнодушному взгляду. И тогда я увидела тень своего отражения. Легкий, полупрозрачный, бесплотный образ, проступавший на фоне деревьев и пятиэтажек, похожий на меня и не бывший мною…

В этот миг позвали обедать. Я отложила ведро и тряпки, сняла косынку, покрывавшую волосы, поплелась к столу. Удивление запало в душу, и за время еды мне не раз чудился едва различимый силуэт, мелькавший на фаянсе тарелок, стекле графина, глянцевой коже яблок.

Основная часть уборки была завешена еще к обеду, но после еды я вызвалась заодно протереть и большое зеркало, висевшее в прихожей. Своим усердием я вызвала насмешку младшей сестренки, но мне было все равно – так хотелось

увидеть, как преобразится зеркало, с помощью обычной тряпки и газет превратившееся в волшебный кристалл. Я подошла к нему, как к оконному стеклу и навстречу мне приблизилось отражение. И вновь – выцветшая репродукция, разводы, чуть похожие на морозные узоры, иллюминатор подводной лодки и…

Семнадцатилетняя девушка с прядками светлых волос, выбившихся из-под косынки, в потертых джинсах, забрызганных масляной краской, в мужской рубахе, стянутой узлом на животе, сосредоточенно водила по стеклу скомканной газетой, смотря сквозь меня. Это была я. Мое отражение.

Вымытое стекло обрело волшебную прозрачность и обыденное стало необыкновенным, ирреальным. Теперь зеркало было окном, и за ним стояла она, девушка из Зазеркалья. Она подняла глаза, и ее зрачки уперлись в мои. Мы медленно двинулись навстречу друг другу, наши раскрытые ладони едва не соприкоснулись, но тонкий ледок стекла оказался для них непреодолимой преградой. Мы улыбнулись, нахмурились, одернули рубашки, отошли и вернулись к зеркалу, разделявшему нас. Впрочем, я больше не замечала стекла. Приобретя прозрачность кристалла, оно будто растворилось, перестало существовать, и я видела только прямоугольное окно в глухой стене, за которым вырисовывался интерьер квартиры – зеркальной копии той,

где находилась я. Трудно было поверить, что под тонким слоем посеребренного стекла скрывалась обычная бетонная стена. Изумительное правдоподобие изображения порождало желание шагнуть вглубь этого странного мира.

Самое забавное, что я никогда прежде, даже в раннем детстве, не испытывала подобного чувства. Обыденная жизнь, наполненная обыденными действиями и предметами, не располагала к заумным размышлениям. Порой я искала тайну, то в чем-то возвышенном, далеком, а зеркало… оно висело на этой стене еще до моего рождения, я проходила

мимо изо дня в день, смотрела в него, росла, менялась, и зеркало послушно отражало перемены, исправно служа мне. Вместе со мной менялась и та, из зеркального мира. Неужели какой-то бездушный физический закон, электромагнитные волны, среды с различным показателем преломления – та дребедень, которую мы проходили не помню в каком классе, создали иллюзорный мир Зазеркалья? Неужели там нет никого и ничего?

Я вновь подошла к стеклу, одновременно с той, что жила за стеклом. Мы обе ощутили холодную плоскость зеркала, и, вероятно, обе почувствовали себя совершенными дурами. Наши мысли были просто смешны. Мы развернулись, и каждая пошла в глубину своей квартиры. Выйдя из поля зрения обитателей Зазеркалья, я обернулась – часть стены, входная

дверь, вешалка для одежды чинно расположились в глубине иллюзорного мира, неотличимые от своих осязаемых двойников. Девушка исчезла. «Интересно, — подумала я, — а она смотрит искоса на опустевшее окно, вспоминает ли обо мне? Или она существует, лишь когда я смотрю в зеркало? Или я и она едины?»

В тот день я больше не думала ни о метаморфозе отмытого до блеска стекла, ни о Зазеркалье. Только значительно позже я поняла, какая важная перемена произошла во мне, как незаметно, но безвозвратно изменилась вся жизнь. Каждодневно я подходила к зеркалам, и стоило мне увидеть собственное отражение, как всплывали в мозгу странные мысли, родившиеся тогда, знойным днем середины июня. Я отмахивалась от них, но они сидели в моей душе занозой. Я пыталась разобраться в происходящем и, как все желавшие постичь непостижимое, провалилась в бездну страшных подозрений и чудовищных открытий, запросто перевернувших мое представление о мире.

Однажды стоя у большого зеркала в прихожей, я размышляла о той, что в упор смотрела на меня. Мне хотелось понять, о чем она думает. Являлись ли раздумья двойника копией моих или это были особые зеркальные мысли? Я долго пыталась вообразить, что могут представлять собой отраженные мысли, но мне не хватало фантазии. Тут-то и

закрались в мою несчастную голову первые подозрения. Почему я, собственно, так уверенна в том, будто девушка из Зазеркалья – мое отражение? Что, если на самом деле, все как раз наоборот? Вдруг реальность находится по ту сторону стекла, а отражение, наделенное не меньшей гордыней, нежели сам человек, самоуверенно считает себя первопричиной загадочного явления? Вот она стоит передо мной – абсолютная копия, равная мне. Мы совершаем одинаковые жесты и обе не можем коснуться друг друга… Но равны ли мы? Я не имею власти над ней. Я не могу заставить ее уйти, измениться, кивнуть, не повторяя этих движений сама. А она? Может быть, она просто не хочет этого? Она смотрится в зеркало, поправляет волосы, одежду, а я как раб повторяю ее движения, утешаясь надуманной свободой выбора?

И тогда я задала себе роковой вопрос, окончательно выбивший почву из-под ног: «Чем я могу доказать реальность своего бытия?». Тем, что, якобы, существую вне связи с зеркалами, и моя память не дробится на отдельные эпизоды созерцания «отражения» между которыми зияет пустота? Тем, что живу в огромном мире, полном неведомого? Но эти робкие попытки оправдаться, доказать свое право на подлинность так легко опровергнуть… Все сколь-либо убедительные доказательства оказываются, по сути, ничего не значившими декларациями, ибо их представляют нам все те же субъективные ощущения, и потому, вне нашего мозга, мир,

если он действительно существует, может быть совершенно иным. Это меня больше всего и насторожило. Абсурдность жизни, заключающаяся в полной невозможности подтвердить ее реальность – разве это норма? Разве такого мира достойны существа, созданные по образу божьему? Нет, только Зазеркалье может жить по таким бредовым законам. И тут возникает дилемма: либо мой мир и я – относительно реальное отражение их действительности, либо он существует только в мозгу фантома-отражения – в моем мозгу. И то и другое не слишком весело…