Творения. Том 2: Стихотворения. Письма. Завещание
Шрифт:
211. К Кириаку (211)
Знаю, что чествуешь благоговейных и делаешь добро бедным. Теперь имеешь случай к тому и другому. Ибо дело вот в чем. Досточестнейший и боголюбивейший сын мой, сопресвитер Сакердот, за свое благочестие и ревность к делу сделан был смотрителем одной из известных многолюдной богадельни. А в числе помогающих богадельне деньгами находится Лирианд. И Киверины, смежные с тем местом, где дом и вклады досточестнейшего Кастора, несколько помогают богадельне. Освободив все это от всякого притязания, и от себя приложишь ты немаловажную часть, как вспоможения бедным, так и воздаяния тебе самому, какое, как знаешь, ожидает благочестивых. Но само собой явно, что, однажды подвигшись к благодеянию, и на будущее время, чтобы никто, хотя бы и пожелал, не мог сделать ничего худого в рассуждении об этих местах, позаботишься обезопасить их таким способом, какой придумает твое благоразумие.
212. К
Поздравляю тебя, мою новую надежду, украшенного сединой в юности; желаю и молю тебе всего для тебя наилучшего. А тебе не безызвестно первое из благ – стяжевать всегда Бога, и чрез приближение и восхождение к Нему делаться Его стяжанием. Это, сколько знаю, ты и сам себе вменишь в закон.
213. К нему же (204)
Если ты не чаял для себя никаких неприятностей, когда приступал к любомудренной жизни, то начало было не любомудренное, и я порицаю твоих наставников. Если же ожидал неприятностей, то пока не встретил – благодарение Богу! а когда встретил – или переноси с терпением, или сделаешься нарушителем своего обета.
214. К нему же (205)
Что не испытано, тому нельзя назначать и цены, а что изведано на самом деле, тому совершенно определяется цена, как золоту в горниле. И если ты достаточно утвердился в сем любомудрии, то благодарение за сие Богу! А если еще не совершенно, то представляю тебе в пример себя и свое положение. Меня оскорбляли, меня ненавидели; ибо каких не потерпел я бедствий, сколько зависело это от злоумышлявших? А потом избавился я от огорчавших меня, и кто мог оказать мне большее, чем они, благодеяние? Представляя себе это, и ты за искушение воздай благодарением, если не причинившим тебе искушение, то Богу.
215. К нему же (203)
Что для нас страшно? Ничто, кроме уклонения от Бога и от божественного. А прочее, как Бог управит, так и да будет! Устрояет ли Он дела наши оружии правды десными и милостивыми или шуими (2 Кор. 6:7) и тяжкими для нас – причины тому знает Домостроитель жизни нашей. А мы будем бояться того единственно, чтобы не потерпеть чего-либо противного любомудрию. Питали мы нищих, упражнялись в братолюбии, услаждались псалмопениями, пока сие было возможно. А если отнята на это возможность, посвятим себя другому роду любомудрия. Благодать не скудна. Изберем уединение, жизнь созерцательную, станем очищать ум божественными видениями; а это, может быть, еще выше, нежели исчисленное прежде. Но мы поступаем не так; как скоро не удалось одно, думаем, что уже лишились всего. Нет; всмотримся, не осталось ли для нас еще какой благой надежды. И не допустим, чтобы с нами случилось то же, что бывает с молодыми конями, которые, не свыкнувшись со страхом, свирепеют при всяком шуме и сбрасывают с себя всадников.
216. К Евдокию (206)
Единомысленный и сострадателен; а сострадательность искрення; искренность же, если подает совет, достойна доверия. Поэтому так как я старше вас по благочестию, опытом изведал многих людей и их нравы (а опытность – матерь благоразумия), вы же походите на молодых коней, недавно узнавших упряжь, и едва начинаете подвиги свои по Богу (а все начинающее горячо, и как по горячности духа способно с успехом выполнять многие свои обязанности, так по неведению может во многом и не достигать успеха), то соблаговоли дойти до меня, почтить как старца, уважить, как отца, и употребить в посредники в ссоре с достоуважаемым братом и сопресвитером моим Сакердотом (потому что и он у меня), чтобы вам, уладив между собой дело, и епископу услужить и прекратить соблазн многих, а что всего важнее, умилостивить Бога и дела, так важного и славного, – разумею ваше единодушие и ваши взаимные условия жить по Богу, – не разрушить в столь короткое время.
217. К нему же (208)
После войны помощь! И хотя должно прежде подумать, потом сделать, мы извратили порядок: сделав, обдумываем; поэтому, если нужно льстить и сделать худое, то нашел я много путей лести, и это дело легко и многим ныне удается. Но поскольку делать вред – не мое дело, особенно же делать вред душе, еще новоосвященной и только что приступающей к добродетели, то выслушай истину.
Не начальствования домогается человек любомудрый. И худую любовь оказали тебе твои услужники, под другим лицом осмеявшие свои собственные дела. Поэтому, если переменишься теперь и уврачуешь грех, то, может быть, рана и подживет, хотя и не без труда; если же останешься при том же и станешь величаться худой победой, то болезненна язва моя, говорит Писание, откуду исцелюся (Иер. 15:18)? потому что твое почитаю своим. Но хотя так думаю и так пишу, однако же, если желаешь свидания со мной, не отрекусь от сего.
218. К
Признаюсь, что прекрасный и добрый сопресвитер Сакердот – мне друг, и пусть будет другом, тем более что он привязан к тебе. Ибо, и обвиняя тебя, не отложил своей приязни, но сделал скорее братский упрек, нежели враждебное обвинение. Впрочем, я не так прост и опрометчив, чтобы произнес суд прежде, нежели выслушаю обоих; и не подозревай этого. Да и в самом письме, которое ты осудил в дерзости (если только прочел его не без внимания), касался я не столько тебя, сколько тех, которые возбуждают вас и из нашего малодушия извлекают ту выгоду, что есть чем самим позабавиться. В каком же расположении писал я к тебе, можешь узнать это таким образом: объезжающие молодых коней упражняют их в езде на таких местах, где есть яркие цвета, что-нибудь страшное, крутизны и скаты; и это нужно не для того, чтобы их пугать, но чтобы приучить не пугаться. To же и я имея в уме, сделал письмо свое несколько жестким. Ибо много есть способов упражняться в любомудрии. И благодарение Богу, что нашел тебя не чуждым любомудрия и не привязанным к веществу, но кротким и принадлежащим к нашему двору, почему и пишешь скромно и желаешь свидания! Поэтому если одаришь нас им, то хорошо сделаешь; и будь уверен, мы примем тебя с отеческим оком. А если удерживает тебя еще зима, то попотчуем пока таким увещанием: ничего не предпочитай, даже и теперь, дружбе и единомыслию с братом Сакердотом и, поверь мне в этом, случившееся между вами признавай не иным чем, как искушением лукавого, завидующего твоему любомудрию. Но ты смело и мужественно подвизайся при первом искушении, чтобы не сделал он второго, потом третьего, а вслед за сим и многих искушений, напротив же того, удалился от тебя побежденный и пристыженный. Ибо знаю, какие брани воздвигает он; я научен этому и долговременностью, и борьбой с ним.
219. К Елладию (200)
Что ни буду говорить тебе, все буду говорить от доброго расположения; а потому всего справедливее будет тебе выслушать мой совет или, по крайней мере, извинить меня в том, что подаю советы. Не многие одобряют наш поступок с достопочтенным нашим братом и сопресвитером Сакердотом, как основанный больше на какойто клевете, а не на справедливом суде. И именно хвалят те, которые, хотя, может быть, не знают дела целиком, однако же видят конец, каков он сам по себе. Это, может быть, увидишь и сам, потому что не мое дело входить в твои дела, так как сам ты имеешь право предписывать другим, что делать. Но умоляю твою доброту, во-первых, о том, чтобы предоставил ты человеку сему все попечение о делах, о которых он доселе заботился. Ибо, сколько бы кто ни был терпелив или тверд в любомудрии, однако же не легко ему простереть свое любомудрие до того, чтобы перенести великодушно, когда лишают его стольких трудов и столько привычных ему занятий. Если же это невозможно, то, во-вторых, прошу, чтобы касательно попечения о бедных распорядился ты, как тебе заблагорассудится, возложив оное на людей, которых сам признаешь годными, заботу же об обителях и о братиях оставил за ним, чтобы не огорчить его новым распоряжением, а еще более не огорчить братий, которые привязаны к нему привычкой и для которых удаление его так же болезненно, как и расторжение единого тела или члена. Ибо некоторые из них приходили уже ко мне и оплакивали это. Если находишь, что этот человек и сам по себе имеет нечто достойное уважения, что и справедливо, то уважь его ради него самого, ради седины и ради трудов, как тех, какие подъял он для Бога, показав в себе благоговение даже выше своего возраста, так и тех, какие нес он, быв питателем нищих и предстателем за братий. А если это кажется тебе малым, то, конечно, не оставишь без уважения меня и моей просьбы. И прежде всего прошу тебя, отложи гнев свой на него и огорчение, и умоляю, приблизь его к себе, как отец сына. Если чем и огорчил он тебя, чего, однако же, не думаю, то прости это ему для меня. Не пиши и не говори о нем ничего недостойного как его, так и твоей кротости. А если что и написано, изгладив это, не выводи наружу своей скорби, которую лучше скрывать, нежели объявлять посторонним; ибо таким примером, кроме прочего, научишь и его великодушию.
220. К нему же (201)
Послание твое отчасти весьма кротко и человеколюбиво, а отчасти не умею как и сказать, по крайней мере для меня огорчительно; да и не без причины, как сам себя уверяю в этом. Ибо или справедливо (чего, однако же, не думаю) обвиняется брат и сопресвитер наш Сакердот, – и сие прискорбно (и как не скорбеть, когда такое благоговение и столько трудов уничтожены в такое короткое время?), или это клевета, подстроенная завистниками, – и в таком случае горько видеть, что по наветам отчуждается тобой человек, столько близкий к тебе по жизни. Посему прими мое рассуждение, которое в настоящих обстоятельствах признаю самым лучшим и полезнейшим. Послал я к тебе самого брата, лучше же сказать, сопроводил, когда сам он шел уже к тебе, чтобы самому уврачевать скорбь и открыть тебе все по самой истине. Он утверждает, что готов в одном оправдаться, а о другом доказать, что понесено ложно. В этом уверил он и меня, как человек, который говорит со страхом Божиим.