Творения

Лактанций

19. Сосредоточивать мысль всегда на пользе отчизны,

не обращая внимания на человеческие распри, — это лишено всякого смысла. Ведь что другое представляет собой польза отчизны, если не отсутствие пользы для другого государства или для другого народа, т. е. расширение пределов отчизны, когда насильственно захватываются чужие земли, т. е. укрепление своей власти, когда взимается большая дань? [592] Все это вовсе не добродетели, но ниспровержение добродетелей. 20. Действительно, уничтожается согласие человеческой общности, искореняется невинность, презирается бескорыстие чужого, уничтожается, в конце концов, и сама справедливость. Она не может вынести раздора в роде человеческом, и где бы ни засверкало оружие, оттуда она неизбежно бежит и удаляется. 21. Правильно ведь сказано у Цицерона: «Те, кто утверждают, что надо считаться с согражданами, а не с чужеземцами, разрывают общий союз рода человеческого, с устранением которого полностью уничтожаются доброта, радушие, милосердие, справедливость». [593] 22. Ведь каким образом может быть справедливым тот, кто причиняет вред, кто ненавидит, кто грабит и убивает? Все это совершают те, кто стремятся принести пользу отчизне. Однако что означает приносить [истинную] пользу, не знают те, кто не считают ничего полезным и выгодным, кроме того, что может быть захвачено силой. Но все, что может быть захвачено, может быть и отнято. 23. Всякий, кто таким образом приобретет для отечества эти блага, как они их называют, т. е. уничтожив государства и истребив народы, набьет казну деньгами, захватит земли, обогатит сограждан, того превозносят похвалами до небес и видят в нем высшую и совершенную доблесть. Таково заблуждение не только народа и неискушенных людей, но и философов, которые даже преподают наставления в несправедливости, дабы неразумие и злоба не были лишены обоснования и авторитета. [594] 24. Итак, когда они рассуждают об обязанностях, относящихся к военному делу, вся эта полемика не касается ни добродетели, ни истинной справедливости, но лишь гражданской жизни и нравов, которые, как показывает дело и как свидетельствует сам Цицерон, не являются справедливостью. 25. «Однако у нас, — говорит он, — нет подлинного и ясного представления об истинном праве и о настоящей справедливости, и мы пользуемся лишь их тенью и подобием.

О, если бы мы следовали хотя бы им! Ведь они проистекают из наилучших примеров, поданных нам природой и правдой». [595] Итак, то. что те философы считают справедливостью, является [лишь] ее тенью и подобием. 26. Что же? Не показывает ли он, что у философов нет никакой мудрости? «Когда Фабриция, — говорит он, — или Аристида называют справедливым, то как в тех [Дециях или в Сципионах] не ищут примера храбрости, так и в этих — примера справедливости. Никто из них не мудр так, как мы хотим понимать слово мудрый. 27. И те, кого считали и называли мудрыми — Марк Катон и Гай Лелий, — не были мудры, и даже [не были мудры] те семь мудрецов, но ввиду исполнения ими множества важных обязанностей, они несли в себе некое подобие и образ мудрых людей». [596] 28. Если же у философов, судя по их признанию, нет мудрости, и у тех, кого считают справедливыми, нет справедливости, стало быть, все те определения добродетели являются ложными, ибо только справедливый и мудрый человек может знать, что является истинной добродетелью. Справедливым же и мудрым является только тот, кого небесными предписаниями наставил Бог.

592

См.: Цицерон. О государстве. III. 12.22.

593

Цицерон. Об обязанностях. III.6.28.

594

См.: Цицерон. О государстве. III. 12.23.

595

Цицерон. Об обязанностях. III. 17.69.

596

Там же. III.4.16.

7.1. Итак, все, кто вследствие очевидной глупости других считаются мудрыми, увлеченные призраком добродетели, достигали лишь тень ее и подобие, но не действительную добродетель. Это происходило потому, что та ложная дорога, которая ведет к погибели, имеет множество тропинок вследствие многообразия учений и школ, которые в жизни людей непохожи друг на друга и даже друг другу противоположны. 2. Действительно, как та дорога мудрости имеет некоторое сходство с дорогой глупости, что мы продемонстрировали в предыдущей книге, [597] так и эта, хотя и является всецело дорогой глупости, имеет некоторое сходство с дорогой мудрости. Пусть усвоят это те, кто держатся общей глупости: дорога эта имеет как явные пороки, так и нечто, что кажется похожим на добродетель, и она несет как открытое преступление, так и некий образ и призрак справедливости. 3. В самом деле, каким бы образом проводник этой дороги, вся сила и могущество которого направлены на обман, смог всех ввести в заблуждение, если бы не показывал людям подобие истины? Бог же, чтобы та бессмертная тайна Его оставалась сокрытой, поместил на дороге Своей то, что люди отвергают в качестве злого и позорного, чтобы [некоторые люди], отвращенные от мудрости и истины, которую искали без какого-либо руководителя, попадали в то самое, чего хотели так избежать и от чего стремились отклониться. 4. Вот Он и показал, что дорога гибели и смерти многообразна, что существует множество способов [нечестиво] проводить жизнь и множество богов для почитания. 5. Лицемерный и коварный проводник этой дороги, чтобы было видно, что существует некоторая разница между ложью и правдой, злом и добром, по одной тропе ведет жаждущих наслаждений, по другой — тех, кого считают благоразумными, по одной — невежественных, по другой — просвещенных, по одной — праздных, по другой — деятельных, по одной — глупых, по другой — философов, причем всех их ведет не по одной тропе. 6. Действительно, тех, кто не чураются ни наслаждений, ни роскоши, он потихоньку отводит от той общей и многолюдной дороги, а тех, кто хотел бы следовать добродетели и заявляет о презрении к богатствам, тащит через ухабы и пропасти. 7. Однако все эти пути, которые несут на себе призрак блага, не что иное, как боковые дорожки и тропинки, которые хотя и кажутся ответвлениями от той общей правильной дороги, все же в конце концов выводят всех на дорогу лжи и приводят к одному исходу. 8. В самом деле, вождь тот соединил все дороги там, где необходимо было отделить добрых людей от злых, энергичных — от бездельников, разумных — от глупцов. Соединил, имеется в виду, в поклонении [ложным] богам, в котором он всех, поскольку они без всякой разницы [одинаково] глупы, закалывает одним [жертвенным] ножом и низводит к [вечной] смерти. 9. Та же дорога, которая является дорогой истины, мудрости, добродетели и справедливости, у которых один источник, одна сила, одна обитель, и которая является нераздельной, где с равными [между собой в благочестии] душами и в высшем согласии мы следует за одним Богом и почитаем Его, является узкой, так как немногим дана добродетель, и крутой, поскольку благо, которое является высшим и возвышенным, нельзя достичь иначе, как с величайшими усердием и трудом.

597

См.: V.14.

8. 1. Это та дорога, которую ищут философы, но не могут найти, потому что ищут ее на земле, где ее быть не может. 2. И вот они блуждают, словно в огромном море, и не ведают, куда их уносит, ибо ни пути они не имеют, ни проводника. 3. А искать эту дорогу жизни следует так же, как в открытом море ищут путь корабли. Ведь они, если не видят никакого небесного света, плывут неизвестным курсом. 4. Всякий же, кто хочет держаться правильного пути в жизни, должен не на землю смотреть, а в небо, и, как я бы сказал более ясно, должен следовать не за человеком, а за Богом, служить не тем земным идолам, а небесному Богу, обращать все не к телу, а к душе, трудиться не ради этой жизни, а ради жизни вечной. 5. Итак, если ты постоянно будешь устремлять глаза в небо и смотреть туда, где восходит солнце, и если ты увидишь в нем как бы путеводителя своей жизни, то ноги сами собой отправятся в путь, и тот небесный свет, который для здоровых душ является более ярким солнцем, чем то, которое мы воспринимаем смертной плотью, так будет тобою [верно] править, так [точно] вести тебя, что приведет к высшей пристани мудрости и добродетели без какого-либо скитания. 6. Итак, следует принять закон Божий, чтобы он наставил нас на этот путь, тот святой и небесный закон, который Марк Туллий в третьей книге О государстве воспел чуть ли не божественным голосом. Чтобы много не говорить, я приведу его слова: 7. «Истинный закон — это разумное положение, соответствующее природе, распространяющееся на всех людей, постоянное, вечное, которое, приказывая, призывает к исполнению долга, запрещая же, отпугивает от преступления. Оно, однако, ничего, когда это не нужно, не приказывает честным людям и не запрещает им и не воздействует на бесчестных, приказывая им что-либо или запрещая. 8. Предлагать полную или частичную отмену этого закона — кощунство. Сколько-нибудь ограничивать его действие — не дозволено. Отменить его полностью невозможно, и мы ни постановлением сената, ни постановлением народа освободиться от этого закона не можем. И нечего нам искать Секста Элия, чтобы он разъяснил и истолковал нам этот закон. 9. И не будет одного закона в Риме, другого — в Афинах, одного — ныне, другого — в будущем. Нет, на все народы в любое время будет распространяться один извечный и неизменный закон, причем будет один общий как бы наставник и повелитель всех людей — Бог, создатель, судья и автор закона. Кто не понравится Ему, тот будет беглецом от самого себя и, презрев человеческую природу, тем самым понесет величайшую кару, хотя и избегнет других мучений, которые таковыми считаются». [598] 10. Какой знающий таинство Божие мог бы столь ясно объяснить закон Божий, как выразил его этот человек, весьма далекий от представления об истине? Я же считаю, что тех, кто говорят истинное, будучи несведущими, следует воспринимать как бы пророчествующими под вдохновением некоего духа. 11. Если бы Цицерон так же, как он, постиг силу и смысл священного закона, открыл бы и объяснил, на каких основаниях зиждется этот закон, он бы выступил не в качестве философа, а в качестве пророка. 12. Поскольку же он не мог этого сделать, это следует сделать нам, кому этот самый закон дан Тем единственным Учителем и всеобщим Правителем — Богом.

598

Цицерон. О государстве. Ш.22.33.

9. Первая глава этого закона — знать Самого Бога, одному Ему подчиняться, одного Его почитать. Ибо [в действительности] не может владеть разумом тот человек, кто не знает Бога, Родителя души своей, что является высшим грехом. Это неведение приводит к служению другим богам, преступнее которого ничего не может быть. 2. Отсюда уже скорый шаг к злодеянию через незнание истинного блага, поскольку Бог, Которого [грешник] не хочет знать, является источником добра. Даже если человек пожелает следовать справедливости, все же, не будучи сведущ в божественном праве, он примет законы своего племени, словно они являются истинным правом, законы, которые при всех обстоятельствах измыслила не справедливость, а выгода. 3. И в самом деле, почему у всех народов приняты различные и отличающиеся одни от других законы, но каждое племя установило для себя то, что оно признало полезным для себя? 4. В какой же мере польза расходится со справедливостью, дает понять сам римский народ, который, объявляя войны при посредстве фециалов, [599] нанося обиды [якобы] законным путем и всегда желая чужого и [в конечном итоге] захватывая его, завладел всем миром. [600] 5. В самом деле, они считают себя справедливыми, если ничего не совершают вопреки своим законам, что, однако, может быть приписано и страху, когда, боясь сущих наказаний, они воздерживаются от преступлений. 6. Но допустим, что они по природе или, как сказал бы поэт, по доброй воле совершали то, что заставляли делать законы. Неужели потому они справедливы, что подчинялись установлениям людей, которые сами и заблуждаться могли, и быть несправедливыми, как знаменитые создатели двенадцати таблиц, или, по крайней мере, приноравливались к выгоде государства сообразно требованиям времени?

599

Фециалы — члены жреческой коллегии в Риме, в чье ведение входили вопросы объявления войны и заключения мира или договоров с иными государствами.

600

См.: Цицерон. О государстве. III. 12.20.

7. Итак, одно является гражданским правом, которое повсюду различно сообразно нравам, другое является истинной справедливостью, которую Бог установил для всех одинаковой и простой. Кто же не знает Бога, необходимо не знает и самой справедливости. 8. Но предположим, что могло случиться так, что кто-то благодаря естественному и врожденному благу достиг истинных добродетелей, каким был, как мы слышали, Кимон у афинян, который и неимущим раздавал подаяния,

и слабых поддерживал, и нагих одаривал одеждами. [601] Но поскольку он не имел того единственного [блага], которое является величайшим, т. е. знания Бога, то все те блага были бесполезны и пусты, так что он напрасно старался в совершении их. 9. Ибо вся справедливость его подобна человеческому телу, лишенному головы. Хотя в нем все члены находятся на своих местах, сохраняя его фигуру и внешность, все же, поскольку оно не имеет того, что превыше всего, это тело лишено и жизни, и всякой способности чувствовать. 10. Таким образом, те члены имеют только форму членов, но не имеют ценности, так же как голова без тела. Ей подобен тот, кто хотя знает Бога, все же живет несправедливо, ибо он имеет то единственное [благо], которое является высшим, но впустую, так как лишен добродетелей, как голова — членов тела. 11. Итак, чтобы тело было живым и чувственным, необходимы и познание Бога, как голова, и все добродетели, как тело. Так вот, человек может быть совершенным и живым, но все же вся сущность его в голове, которая хотя и не может существовать без всех членов, все же способна обходиться без некоторых из них. 12. И хотя он будет больным и немощным существом, все же будет живым, как тот, кто знает Бога и грешит в некоторых делах, ибо Бог допускает возможность греха. Итак, без некоторых членов можно жить, но без головы никак нельзя. 13. Это доказывает, что философы, хотя по природе добры, все же ничего не знают и ничего не понимают. Все их учение и добродетель без головы, так как они не ведают Бога, Который является главой добродетели и учения. Кто не знает Его, хотя и видит, но слеп, хотя и слышит, но глух, хотя и говорит, но нем. 14. Когда же человек познает Творца и Родителя мира, тогда и начнет и видеть, и слышать, и говорить. Ибо он обретет голову, которая содержит все органы чувств, т. е. и глаза, и уши, и язык. 15. В самом деле, видит тот, кто очами сердца взирает на истину, в которой заключен Бог, и на Бога, в Котором заключена истина; тот слышит, кто в душу свою впускает божественные речи и предписания, дарующие жизнь; тот говорит, кто, рассуждая о небесном, толкует о добродетели и могуществе единственного Бога.

601

Ср.: Цицерон. Об обязанностях. II. 18.64.

16. Поэтому нет сомнений, что нечестив всякий, кто не знает Бога и кто все добродетели Его, которые, как он думает, имеет и проявляет, нашел на той смертоносной дороге, которая целиком является дорогой тьмы. 17. А потому напрасно кто-то будет себя благодарить за то, что творит эти пустые добродетели, ибо несчастен не только тот, кто лишен сущих благ, но и глуп тот, кто попусту совершает великие труды в своей жизни. 18. Ведь когда нет надежды на бессмертие, которое Бог сулит усердным в Его религии, ради достижения которого необходимо проявлять добродетель и претерпевать всякие тяготы, тогда в самом деле нет ничего бесполезнее, чем совершать добродетельные поступки, которые лишь попусту доставляют человеку ущерб и тяготы. 19. Ведь если добродетель заключается в том, чтобы стойко переносить и преодолевать нужду, изгнания, боль и смерть, которые так устрашают всех [людей], что же в ней хорошего, почему философы говорят, что ее следует добиваться ради нее самой же? Конечно, бесполезно и глупо радоваться тяготам, если можно жить в покое. 20. Ибо если души смертны, если добродетель, когда разрушается тело, превращается в ничто, зачем нам избегать предоставляемых нам благ, словно мы неблагодарны или не заслужили того, чтобы наслаждаться божественными дарами? Чтобы получать эти блага, следует жить преступно и нечестиво, ибо за добродетелью, т. е. за справедливостью, следует бедность. 21. Стало быть, неразумен тот, кто предпочтет тяготы, труды и лишения отсутствию надежды, которая бы превосходила те блага, которыми в жизни наслаждаются другие. 22. Если же, как весьма правильно говорят философы, следует себя посвящать добродетели, поскольку нет сомнения, что человек рожден для нее, то должна быть некая большая надежда, которая бы давала великое и достойное возмещение за те беды и тяготы, которых требует добродетель. Именно так добродетель, поскольку сама по себе сурова, может быть обретена в расчете на благо, как если бы суровость свою возмещала более великим благом. 23. Равно так же следует воздерживаться от этих сущих благ, как если бы были другие блага, еще большие, ради которых стоило бы пренебрегать наслаждениями и переносить великие несчастья. Они же, как я учил в третьей книге, [602] являются не чем иным, как благами вечной жизни. Кто же может даровать ее, если не Бог, Который установил саму добродетель? 24. Следовательно, суть вещей в познании Бога и в поклонении Ему. В том вся надежда и спасение человека, то является первой ступенью мудрости, чтобы мы узнали, Кто является для нас истинным Отцом, и чтобы только Его одного мы удостаивали должным благочестием, чтобы мы Ему повиновались, преданно Ему служили. На исполнение этого должны быть направлены всякое действие, всякая забота и все труды.

602

См.: III. 12.

10. 1. Я сказал, что должно воздаваться Богу. Теперь же я скажу, что должно совершать в отношении человека, хотя то самое, что ты должен совершать в отношении человека, совершается для Бога, так как человек есть образ Божий. 2. Ведь первая обязанность справедливости заключается в преданности Богу, вторая — в преданности человеку. Та первая обязанность называется религией, а эта вторая именуется милосердием или человечностью, которая является добродетелью [истинных] праведников и служителей Бога, ибо только в ней заключен смысл всей жизни. 3. Ведь Бог, Который не дал прочим животным разумности, сделал их более защищенными от нападения и опасностей благодаря природным, покровам, а человека потому сотворил нагим и слабым, чтобы его скорее защищала разумность. Он дал ему, кроме прочего, чувство благочестия, чтобы человек заботился о [другом] человеке, чтобы уважал его, поддерживал и в любой опасности оказывал и доставлял ему помощь. 4. Итак, высшей связью между людьми является человечность. Того, кто разрывает ее, следует считать нечестивцем и как бы убийцей кровника. Ведь если мы все происходим от одного человека, которого сотворил Бог, то, конечно, мы все единокровны, и потому высшим злодеянием должна считаться ненависть [человека] к человеку, даже к преступнику. 5. Кроме того, Бог предписал, чтобы между нами никогда не было вражды, но вечно пребывала терпимость, разумеется, чтобы мы успокаивали тех, кто враждебны к нам, напоминая им о нашем родстве. 6. Равно если один Бог вдохнул в нас жизнь и одарил душой, кто же мы, если не братья? К тому же друг с другом мы связаны больше, ибо соединены душами, чем те, кто связан лишь телами. 7. Итак, не заблуждается Лукреций, когда говорит:

Семени мы, наконец, небесного все порожденья;

Общий родитель наш тот [603]

8. Стало быть, должны считаться лютыми зверями те, кто причиняют вред человеку, кто вопреки закону человечности и всякому праву грабят, насилуют, истязают и убивают. Вследствие этой связи братства Бог учит нас никогда не совершать зло, а делать всегда добро. 9. Что означает делать добро, объяснил Сам Бог: оказывать помощь униженным и страждущим, давать пищу нуждающимся. 10. Поскольку Бог милостив, то Он захотел, чтобы мы были как бы общественными животными, и вот оттого мы сами должны думать о других людях. Мы не достойны избавления от опасности, если сами не придем на помощь; мы не достойны помощи, если сами отказываем в ней. 11. На этот счет нет никаких наставлений философов, ибо они, захваченные призраком ложной добродетели, отнимают сострадание у человека и, пока хотят исцелить, причиняют вред. 12. И хотя большинство из них признавало, что следует соблюдать общность человеческих уз, сами себя совершенно отделяли от нее холодность^ своей бесчеловечной доблести. Стало быть, нужно также открыть это заблуждение тех, кто полагают, что никому ни в чем не следует помогать.

603

Лукреций. О природе вещей. 11.991–992.

13. Они приводили не одну причину основания города [urbis соп — dendae originem]. Одни говорят, что люди, первоначально происшедшие из земли, блуждая по лесам и полям, не будучи связаны друг с другом ни речью, ни правом и пользуясь ветками и травой как ложем, а пещерами и ямами — как домами, оказывались добычей диких зверей и более сильных животных. 14. Затем те люди, которые спаслись, хотя и получили ранения, видя, как их близкие были растерзаны хищниками, присоединились, поняв грозившую им опасность, к другим людям и молили [друг друга] о защите. Вначале они объяснялись знаками, затем стали делать первые попытки говорить, потом они, давая названия тем или иным отдельным вещам, понемногу усовершенствовались в своей речи. 15. Когда же они увидели, что им не защитить [свой] народ от диких зверей, они начали строить города, дабы обеспечить себе покой ночью и отвращать нападения диких зверей, не вступая с ними в схватки, а строя валы. [604] 16.0, фантазия, недостойная людей, которая порождает такие небылицы! Несчастны и достойны сожаления те, кто глупость свою записывают и вручают памяти! 17. Они хотя и видели, что даже бессловесные животные обладают врожденными способностями, чтобы объединяться, находить друг друга, избегать опасност ей, оберегать себя от зла, готовить себе ложа и убежища, все же решили, что люди могли, следуя только примерам, научиться тому, чего должны бояться, о чем заботиться, как поступать, и никогда бы не достигли между собой согласия и не усовершенствовались бы в речи, если бы не становились добычей зверей.

604

Лукреций. О природе вещей. 11.991–992.

18. Иным людям это объяснение показалось нелепым, каким оно и было [на самом деле], и они говорили, что причиной объединения был не страх быть растерзанными дикими зверями, но скорее сама человеческая природа, и что объединились они потому, что природа человека избегает одиночества и стремится к объединению и союзу. [605] Разница между этими [теориями] невелика, ибо причины разные, а суть одна. 19. Итак, могло быть и так и этак, ибо [сами теории] не противоречат друг другу, но все же и та и другая никоим образом не могут быть признаны верными. Ибо люди не были рождены на всей земле из самой земли, словно посеянные из каких-то зубов дракона, как передают поэты, но Богом был сотворен один человек, и от этого человека вся земля наполнилась родом человеческим так же, как вновь потом [это произошло] после потопа. Последнего, по крайней мере, они не могут отрицать. 20. Так пусть же поймет тот, кто не лишен разума, что в начале не было подобной общности и никогда на земле не было людей, которые бы не разговаривали, за исключением младенцев. 21. Все же предположим, будто то, что навыдумывали досужие и вздорные старики, истинно, чтобы мы могли изобличить их своими доводами и суждениями. 22. Если ради того объединились люди, чтобы взаимной поддержкой восполнить свою слабость, то, значит, необходимо помогать человеку, который нуждается в помощи. 23. В самом деле, поскольку люди задумали и заключили этот союз с [другими] людьми ради защиты, то высшим злодеянием следует признать нарушение или несоблюдение этого договора, изначально давшего людям безопасность. 24. Ведь кто отказывается помогать, необходимо сам лишает себя помощи, так как тот, кто отказывается помочь другому, полагает, что сам ни в чьей помощи нуждаться не будет. 25. Тому же, кто отделяет и отлучает себя от единого целого, следует жить не по образу человека, но как зверю. Если же этого не может случиться, то необходимо любым способом беречь узы человеческого единства, ибо человек никак не может жить без [другого] человека. Сохранение же единства — в общности, т. е. в оказании помощи ради того, чтобы мы сами могли ее получить. 26. Если же, как рассуждают те другие, общность людей возникла из самой человеческой природы, то человек, конечно, должен узнавать [в человеке] человека. 27. Если это делали те грубые и еще дикие люди, и делали, еще не умея разговаривать, почему мы думаем, что это не должны делать образованные и связанные между собой общением по всевозможным вопросам люди, которые, свыкшись с [подобными себе] людьми, не могут переносить одиночества?

605

См.: Там же. 1.25.40.