Творящие любовь
Шрифт:
Луиджи отправился вместе с ней встречать прибывающих на вокзал. В тот момент, когда поезд, пыхтя, подползал к платформе, Шарлотт-Энн увидела Лэрри и мать, высунувшихся из окна вагона первого класса, и слезы радости потекли у нее по щекам. Она больше скучала по ним обоим, чем могла себе представить. Шарлотт-Энн с удивлением отметила, что ее мать очень изменилась. Она казалась постаревшей, но менее отчужденной. Молодой женщине пришлось напомнить себе, что они не виделись шесть лет. Элизабет-Энн уже исполнилось сорок два, а ей самой двадцать три.
— Мама, — всхлипнула дочь, когда поезд остановился и Элизабет-Энн торопливо спустилась по ступенькам. Они кинулись
Элизабет-Энн тоже плакала.
— Ты только посмотри, на кого мы похожи, — сказала она, вытирая белоснежным кружевным платочком глаза сначала дочери, а потом себе. — Дорогая, дай же мне посмотреть на тебя! — Мать отстранила Шарлотт-Энн на расстояние вытянутой руки и покачала головой. — Мне все еще не верится, что это на самом деле ты. — Она снова прижалась щекой к лицу дочери.
— Я знаю. — Шарлотт-Энн улыбнулась и оторвалась от матери. — Мама, а это Луиджи.
Князь стоял в стороне, возвышаясь над толпой, несколько смущенный в своем мундире. Он церемонно поклонился. Элизабет-Энн разбила лед, тепло обняв и расцеловав его. Пока Лэрри обменивался рукопожатием с Луиджи и обнимал Шарлотт-Энн, носильщик подхватил их багаж и последовал за ними к ожидавшему «даймлеру». Женщины взяли друг друга под руку, а мужчины шли впереди, прокладывая дорогу, и, пользуясь случаем, знакомились.
— Я знаю, что ты предложила нам остановиться на вашей вилле, — заговорила Элизабет-Энн. — И нам это очень приятно. Я надеюсь, ты не обидишься, но мы заказали номер в «Эксельсиоре».
— В «Эксельсиоре»? — Шарлотт-Энн смотрела на нее с ужасом. — Но зачем же останавливаться в отеле? В нашем доме достаточно свободных комнат для гостей.
— Спасибо, дорогая, но я вынуждена сказать «нет», — улыбнулась мать. Они подошли к машине, и им пришлось подождать, пока шофер справится с откидными сиденьями. Элизабет-Энн нырнула в автомобиль и замолчала, ожидая, пока дочь сядет рядом. — В этом нет ничего личного, уверяю тебя. Я действительно предпочитаю остановиться в отеле.
— Не забывай, — проговорил Лэрри, пока они с Луиджи усаживались на откидные сиденья напротив женщин, — что твоя мать просто больна гостиницами.
Элизабет-Энн нагнулась вперед и добродушно хлопнула его по колену:
— Он опять за свое! Ему так нравится изображать, что отели — это все, что меня интересует в жизни, — потом тон ее стал серьезнее. — Но на самом деле я давно ждала случая и хочу им воспользоваться. Не каждый год мне удается отправиться за океан и посмотреть, что там делается в крупных европейских отелях. Я решила останавливаться во всех, где мне только удастся, чтобы посмотреть, можно ли что-то улучшить в наших собственных гостиницах. Такая возможность появляется, только если получаешь информацию из первых рук, когда конкуренция это позволяет.
— В таком случае я даже не могу спорить с тобой, мама, ведь так? — поинтересовалась Шарлотт-Энн.
— Нет, — засмеялась в ответ Элизабет-Энн, — боюсь, что не можешь.
Элизабет-Энн и Лэрри устроились в апартаментах в «Эксельсиоре». Шарлотт-Энн послала за ними машину, чтобы привезти их на ужин на виллу. С чувством гордости доставала молодая женщина темно-синий с позолоченными краями фарфор Джинори 1878 года, хрусталь баккара, фамильное серебро ди Фонтанези и тяжелую льняную скатерть, вышитую монахинями из монастыря Богородицы. Свечи распространяли мягкий, ласкающий зрение свет, и все были одеты для ужина. Шарлотт-Энн дала указание кухарке приготовить настоящий ужин в стиле Южной Италии,
— Если я съем еще кусочек, — объявил Лэрри, вытирая губы накрахмаленной салфеткой и кладя ее на тарелку, — я думаю, что просто лопну.
Шарлотт-Энн улыбнулась. Глядя на сидящих за столом, она чувствовала, как ее переполняет радость. Кроме Регины и Заккеса, все, кого она любила, ужинали в ее доме. Это казалось слишком замечательным, чтобы быть правдой.
— Значит, вы возвращаетесь в Соединенные Штаты порознь? — вежливо поинтересовался Луиджи, когда все вернулись обратно в гостиную.
— Да, к сожалению. — Элизабет-Энн кивнула. — У Лэрри есть дела в Германии, но я туда не поеду. Он этого не хочет.
— Германия сейчас — пороховая бочка, это ясно, — озабоченно заметил Лэрри. — Ситуация слишком нестабильна. Мне кажется, без крайней необходимости никто не должен туда ехать.
Шарлотт-Энн посмотрела на Луиджи, чтобы поймать выражение его лица, но оно было абсолютно невыразительным. Он облокотился на край стола из ценного дерева и, когда слуга вошел с подносом, уставленным тонкими рюмками с ликером, взял ящичек с сигарами, открыл его и поднес Лэрри. Тот выбрал сигару, оценивающе понюхал ее и, прежде чем закурить, помял ее пальцами, прислушиваясь. Луиджи, не выбирая, тоже взял сигару и зажег ее. Мужчины уселись на стулья друг против друга и завели разговор о политике, пока Элизабет-Энн с дочерью, сидя на кушетке, обменивались новостями о семье и друзьях.
— Заккес очень высокого роста для своих тринадцати лет, — с гордостью рассказывала Элизабет-Энн. — И он стал таким красивым. Я привезла тебе его фотографию, но забыла ее в отеле. Завтра привезу. Ты и не узнаешь брата. Он точная копия своего отца.
— Он уже решил, чем будет заниматься дальше?
— Ну, мне бы хотелось, чтобы сейчас Заккес отправился в колледж, а потом вошел в гостиничный бизнес, но он категорически против этого. — Элизабет-Энн, словно не веря самой себе, покачала головой. — Заккес намеревается отправиться в Аннаполис [22] .
22
Здесь находится Военно-морская академия ВМС США.
— Во флот?
Мать кивнула.
— И он не хочет, чтобы мы его от этого отговаривали.
— Ты тоже боишься надвигающихся событий, правда, мама?
На лице Элизабет-Энн появилось странное выражение.
— Да, — спокойно ответила она. — Боюсь. Особенно боюсь за Заккеса. Если начнется война, а Лэрри считает, что это неизбежно… — Женщина выразительно пожала плечами. — Ведь я мать. Ни одна мать на захочет, чтобы ее сын отправился воевать и сложил голову, не важно, во имя чего будет вестись война.