Твой враг во тьме
Шрифт:
Ужасно не хотелось отрываться от этой решетки, но пришлось заставить себя вернуться на берег. Он достал маленький, пятьдесят на пятьдесят, резиновый плотик и надул его. Выбрал из двух сумок самое, на его взгляд, необходимое, по минимуму занимаемого места, но по максимуму приносимого эффекта, упаковал в рюкзак, водрузил на плот. Сверху примотал свою одежду: врываться в усадьбу в образе полуголого Ихтиандра не хотелось, надо и о приличиях подумать! Повертел в руках базуку и с сожалением отложил ее: слишком тяжелое удовольствие. Пожарами здесь пока не пахнет, а вот роль оружия, бьющего на поражение, с успехом сыграет простая советская «тулка». Вернее, российская.
Дмитрий
С решеткой Дмитрий не церемонился: обрезал ее по всему периметру и утопил в сторонке. Здесь было мелко: он стоял на дне, вода едва доходила до груди. Но сделал неосторожный шаг – и провалился чуть не с макушкой. Дно, впрочем, сразу пошло вверх. Однако версия о том, что Лёля поднырнула под решеткой, приобрела весомое подтверждение. Он двинулся вперед, изредка довольно чувствительно ушибая босые ноги о камни и думая о том, сколько открытий сделал за последние дни. Какими новыми гранями засверкал перед ним образ девушки, которую он, Дмитрий, казалось бы, видел насквозь, относительно которой сделал уже совершенно определенные выводы. Итак, он ошибался. И не только в Лёле. Прежде всего, между прочим, в себе.
И впервые как током ударила внезапная мысль: а что будет с ними дальше, с ним и Лёлей? Как бы подразумевается, что спасенная девица покорно рухнет в объятия рыцаря-спасителя… в данном контексте точнее будет сказать – спасателя. А если Лёля не будет испытывать к нему ничего, кроме благодарности за это спасение? Если жизни их, перехлестнувшись лишь на краткий миг, снова разлетятся в разные стороны под нелегкими ветрами взаимных обид, нелепых недоразумений, никчемушной, полудетской гордости?
«Ой, да ты раньше спаси ее, а потом переживать будешь», – чудилось, произнес в голове Дмитрия знакомый насмешливый голос, и он невольно улыбнулся в темноте. Андрей, Андрей…
Странно: Андрей не вспоминался мертвым. Он появился, как живой, он улыбался, как живой, и Дмитрию стало легче. От сердца отлегло.
Впереди показалась новая решетка. Дмитрий изготовился было опять поработать «Лукасом», однако решетка подалась, отворилась. А вот и замок, заботливо зацепленный дужкой за прутья. Ну что же, меньше хлопот.
А что ждет нас впереди?
Он поостерегся распахивать решетку жестом завоевателя – и правильно сделал, как выяснилось: по берегу мелькнула серая тень, другая… Собаки забеспокоились. Это не здорово. Ну, посмотрим.
Осторожно, почти незаметно приотворил решетку. Так же осторожно вытолкнул плот из туннеля. Высунулся сам. Тишина. Одна собака подошла, без любопытства поглядела – и пошла своей дорогой. Выходит, никому из обителей усадьбы и в голову не приходило, что каменистый тоннель может стать тайным ходом? Собак не натаскивали охранять выход из него и реагировать на плывущие предметы? Нет, конечно, но если бы Дмитрий сейчас внаглую полез на берег… Не стоит пытать судьбу. Лучше он останется плывущим предметом.
Дно довольно скоро понизилось настолько, что и впрямь пришлось плыть. Прячась за плотиком и уповая, что сторонний наблюдатель, буде такой окажется, примет их с плотиком за коряжину, неведомым путем возникшую на реке, Дмитрий медленно двигался вперед, применяясь к местности.
Он то и дело нырял, когда собаки – это были бультерьеры – оказывались особенно близко к берегу, поэтому не сразу заметил, что пошел дождь. Луна
Речка обогнула флигель и повернула во дворик, со всех сторон огороженный дощатым забором. По воде его, конечно, пустить не додумались, не то Дмитрию пришлось бы притопить весь свой груз. Ничего, обошлось.
Заборчик имел настолько мирный, незамысловатый вид, настолько не соответствовал всему этому парку, ограде, виду здания, что Дмитрий в первую минуту несколько растерялся. Но тут же увидел аккуратные связки досок, штабеля кирпича – и все стало ясно: здание ремонтируется или достраивается.
Обежав «стройучасток», речка норовила забрать влево, в обширный парк. Дмитрий замедлил ход и осмотрелся, благо дно снова понизилось настолько, что он смог стоять.
Дальше ему плыть нет никакого резона. Выбираться из воды нужно здесь, иначе придется долго возвращаться в компании собак, а они вряд ли расположены к мирному сосуществованию с посторонними. Недостроенная часть дворца подходит к воде довольно близко, и, окажись вон тот балкончик чуть ближе к речке, можно было бы забросить «кошку» и взобраться по веревке. Но веревка провиснет над берегом, собаки поднимут шум и успеют вцепиться в него прежде, чем он взберется достаточно высоко. Был бы напарник, который обеспечивал бы натяжение веревки…
Ладно. Оставим это.
В небе потихоньку зарокотало. Даже громыхнуло раза два, но довольно сдержанно, похоже на отдаленные выстрелы. А вот интересно, если Дмитрий выстрелит в особо настырных псов из газового пистолета, звуки смогут сойти за удары грома? Ничего больше не остается, как надеяться на это. А также на то, что никто не отправится с обходом. Почему бы сейчас не выйти какому-нибудь псарю и не созвать псов? Ведь сейчас именно та погода, в какую, по пословице, хороший хозяин собаку из дому не выгонит. А тут вон их сколько шляется по берегу!
Дмитрий осмотрелся и не поверил глазам: собак не было видно. Нет, точно: их нет. Исчезли, словно по мановению волшебной палочки! Возможно, хозяева все же смилостивились над ними и созвали в укрытие? Странно, однако, что Дмитрий не слышал сигнала. Или просто собаки решили сами о себе позаботиться?
Он осторожно выбрался на сушу (хотя это понятие под секущими струями воды, все интенсивнее низвергающейся с неба, казалось весьма относительным), взвалил на спину груз и неторопливо двинулся к стройке, каждую минуту ожидая либо выстрела, либо истошного лая, а потом и прямой атаки. Но все обошлось, и Дмитрий вступил на подобие крылечка, пребывая как бы в некоей растерянности от простоты и легкости свершившегося. Ну что ж, всегда, во всякой обороне есть свое слабое место, и нет на свете неприступных крепостей, подумал себе в утешение, подозрительно оглядываясь, словно ожидая подвоха от этого мокрого, дождливого безлюдья. На самом-то деле, конечно, суть в том, что сейчас душа просила не этих крадущихся шагов, а стремительного бега, яростных ударов, выстрелов… Ему хотелось сокрушить здесь все, не оставив камня на камне («Эх, базуку бы в руку!»), а вместо этого приходилось красться и деликатничать.