Твой враг во тьме
Шрифт:
– Жена у меня такая золотоглазая, – сказал тогда честный Разумихин. – Нет, серьезно, глаза у нее такие же золотистые, как этот ваш янтарь. Вот товарищ не даст соврать – правда, Дима?
На взгляд Дмитрия, глаза у Алены Разумихиной были самые обыкновенные, светло-карие, однако спорить с влюбленными мужьями – нема дурных! Поэтому он солидарно кивнул:
– В точности такие!
Блондиночка мгновенно переключилась на него:
– А что же вы, молодой человек, ничего не покупаете? Разве у вас нет жены… или хотя бы девушки?
В голосе ее зазвучала надежда, и Разумихин хитро прищурился.
Дмитрию
Начал рассматривать безделушки. К янтарю он был совершенно равнодушен – вообще не любил ничего желтого. Вот говорят, бывает зеленый янтарь, но здесь одна сплошная желтуха. А вдруг Лёля обожает янтарь? «Ай-тари-тари-тари, куплю Маше янтари, – вспомнилась вдруг детская считалочка, и он повеселел. – Почему Маше? Лёле! Куплю Лёле янтари». Только чего выбрать этой самой Лёле? Тут глаза разбегаются! Кстати, о глазах. У Лёли глаза серые, значит, желтые серьги ей вряд ли пойдут. Ожерелья все какие-то громоздкие, шея согнется эти глыбы камня таскать! О! Браслетик!
– Вот это покажите, – велел он, и девушка сняла с витрины тоненькую низку бусинок, скрепленных фигурными золотыми скобками.
– Да ну, Дим, несолидно! – забухтел Разумихин. – У меня племяшка, которая в шестом классе, точь-в-точь такие из бисера плетет. «Фенечки» называются.
– Фенечки! – возмущенно фыркнула Гретхен. – Ничего себе! К вашему сведению, эта фенечка знаете сколько стоит?
Она назвала цену, и Разумихин почесал в затылке: незамысловатый браслетик перетянул весь гарнитур, купленный для Алены.
– Это же сущий разор! – в ужасе сказал Разумихин. – Он что – из самой Янтарной комнаты? Чудом сохранившаяся реликвия?
– Уникальная вещь, – снисходительно пояснила Гретхен. – Опытный образец, новая перспективная модель. Производство начнется только в третьем квартале, так что другого такого нет. И вы что, не видите, сколько тут золота?
Разумихин покосился на Дмитрия, а тот уже неторопливо отсчитывал деньги, улыбаясь про себя.
Браслет ему с первого взгляда очень понравился, и Лёля тоже его оценит, нет сомнений. Но главное не в этом. Подарочек получится со смыслом!
Смысл же состоял в том, что у Лёли, по ее же собственному признанию, было двое любимых мужчин: Дима и американский актер Харрисон Форд. Ну этот, с жуликоватой ухмылкой и шрамом на подбородке. Его Лёля именовала исключительно Фордиком, мечтала завести собачку, в точности такую, какую Фордик купил в фильме «Что касается Генри», и назвать ее, понятно, тоже Фордиком. Насколько было известно Дмитрию, вопрос с собачкой пока оставался открытым, даже не из-за того, что Лёля не знала, что там за порода такая лопоухая. Главным образом дело уперлось в Марину Алексеевну, которая категорически отказалась выгуливать потенциального Фордика в полседьмого утра, когда у нее самое продуктивное рабочее время за компьютером, а Лёлю и ее папеньку, известное дело, только башенный кран в такую пору поднимет, и то вряд ли. Заставлять же собачку терпеть хотя бы до девяти Марина Алексеевна не могла: «Ага, сама-то разве не знаешь, что такое терпеть,
Так вопрос с собачкой по имени Фордик и завис. Но это не ослабило Лёлиных чувств к самому Фордику. Она истово скупала кассеты со всеми его фильмами, и если какая-то забава могла оторвать ее от книжек, то лишь очередной Фордик. Все его фильмы она считала гениальными, кроме одного – под названием «Неистовый». Причем вина тут была не Фордика, а сценариста и режиссера, считавших зрителей полными идиотами. В фильме у Фордика похитили жену. Тот ищет супругу и вдруг, натурально посреди улицы, натыкается на ее золотой браслетик.
А именно на этом самом месте, по словам случайного очевидца, насильно затолкали в такой-то автомобиль такую-то даму…
– Это ужасная сюжетная натяжка! – возмущалась Лёля. – Чтоб у нее расстегнулся браслет в ту же минуту – как говорится, в нужное время и в нужном месте! И чтобы его никто чуть ли сутки не подбирал! В центре, можно сказать, Парижа!
– Что никто не подобрал в центре Парижа – это, конечно, натяжка, – согласился Дмитрий. – Хотя в жизни всякое бывает: может, браслетик был такой поганенький, что до него и дотронуться противно. А насчет того, что в нужное время в нужном месте… Мы же не знаем – а вдруг дамочка нарочно свой браслетик расстегнула, чтобы остался какой-то след!
– Да-а? – в сомнении вздернула брови Лёля. – Нарочно? А знаешь, в этом что-то есть. Вообще это хорошая идея: потенциальным жертвам похищения носить браслетики. Чуть тебя кто-то хвать, ты сразу – щелк, браслетик – бряк… Знак подан! Эх, жаль, нету у меня браслетика… хотя, с другой стороны, и объект для похищения из меня тоже так себе, никудышненький.
– Насчет никудышненького объекта – позвольте с вами не согласиться, – сказал тогда Дмитрий, нажатием кнопочки на пульте изгнав Фордика из комнаты и опрокидывая Лёлю на подушки. – А что до браслетика – будет тебе браслетик!
Сказал – и забыл, и не вспоминал до той минуты, пока не увидел эту хорошенькую штучку в Янтарном.
Но как, как могло случиться, что этот браслет, уникальный, опытный, единственный экземпляр, очутился на руке у дочери убитого человека? Нет, это совпадение. Может быть, та барышня Гретхен соврала в целях повышения покупательского спроса и браслетиков таких на территории бывшего Союза – завались? Конечно, именно так и есть, иначе какая может быть связь между убитым, браслетом на руке его дочери и пропавшей Лёлей?
Никакой нет связи. Кроме одного пункта: у Лёлиных родителей дом в той же деревне, где жил убитый Владимир Мордюков.
Все-таки совпадение, на которое не стоит обращать внимание? Конечно! Натяжка еще похлеще, чем в том фильме с Фордиком? Разумеется!
Дмитрий кивнул и быстро шагнул к крыльцу, на которое уже вышли трое мужчин, только что занесших в дом потерявшую сознание Жанночку. Среди них был и местный Анискин.
«Савельев, Кузнецов или Липко?» Кто из них?
– Товарищ капитан, – негромко окликнул Дмитрий. – Разрешите на два слова?