Твой XVIII век. Твой XIX век. Грань веков
Шрифт:
Письма к государственным преступникам, попавшие в печать еще в царствование их погубителя Николая I, — это кажется невероятным, но это было!
Как же? Откуда?
Гаевский поясняет, что неизданные письма Пушкина сообщены ему Н.А. Н-вым.
Кто такой Н.А. Н-ов? Это, без сомнения, Николай Алексеевич Некрасов: если бы Гаевский хотел намекнуть на другое лицо, то, печатаясь в «Современнике», обязан был бы скрыть его инициалы, слишком напоминающие издателя журнала (Н. А. Некрасова).
Выходит, Гаевский получил копии писем Пушкина к декабристам от поэта Некрасова.
Как известно,
Итак:
1826 год — письма попадают к Ивановскому.
1850-е годы — копии с этих писем начинают распространяться сначала в списках, а потом печатно.
1887 год — подлинники писем обнаруживаются в саратовской Губаревке.
Что же произошло перед 1850-ми годами, что «сняло запрет»?
В 1848 году скончался многознающий Андрей Андреевич Ивановский.
Может быть, оставил завещание — пустить секретные рукописи по рукам? Или распорядилась его осиротевшая родня и показала копии драгоценных писем какому-то знакомому, а тот — поэту Некрасову, а тот — Гаевскому, Анненкову?..
Казалось бы, все более или менее прояснилось… Но откройте напоследок Полное академическое собрание сочинений Пушкина и загляните в письма Пушкина к Рылееву и Бестужеву, а также в комментарий к ним.
Письмо от 12 января 1824 года, оказывается, печатается по копии 1850-х годов. Но где же подлинник? Нет его: был в руках Ивановского, но успел исчезнуть между 1826-м и 1887-м…
Черновик письма к Рылееву, написанного между июнем и августом 1825 года (начинался со слов: «мне досадно, что Рылеев меня не понимает»), случайно сохранился в бумагах самого Пушкина. Рылеев письма Пушкина берег. Поэтому полный беловой текст того же письма, очевидно, попал в руки Андрея Ивановского — и тоже когда-то отделился от главного собрания… Вполне вероятно, что были и другие послания Пушкина Рылееву и Бестужеву, другие декабристские документы, письма, портреты, «выпавшие», пока бумаги перемещались с петербургской квартиры Ивановского в саратовское имение Шахматовых.
Если бы узнать, восстановить всю «цепочку», возможно, она привела бы к ценным залежам. Может быть, потомки Ивановского? Но у чиновника была только дочь, а дочери имеют склонность менять фамилии — как найти потомков?
Говорят, в 1920-х годах какие-то правнуки предлагали какие-то рукописи, но все смутно…
Пока остановимся и запомним только, что и в самое молчаливое тридцатилетие, после 1825 года, сведения о главном объекте молчания, декабристах, сохранялись, пробивались: робкие попытки воспоминаний «на воле» (Боровков, Ивановский, Креницын и еще кое-кто) — только малая часть явных и потаенных битв за историческую правду о людях 14 декабря.
Куда более важными были, как увидим, попытки Лунина и других декабристов в сибирской каторге и ссылке.
Однако прежде чем наши рассказы достигнут забайкальских рудников, они еще задержатся в столицах, близ Пушкина.
Рассказ четвертый
«О СКОЛЬКО НАМ ОТКРЫТИЙ ЧУДНЫХ…»
Так называемая «первая арзрумская» тетрадь Пушкина: бумажный переплет, сто десять синих листов, и на каждом — красный жандармский номер (по смерти поэта тетрадь просмотрена Третьим отделением).
Черновики «Путешествия в Арзрум». Рисунки: черкес, еще какая-то голова в папахе. Опять черновые строки: «Зима, что делать мне в деревне…», «Мороз и солнце; день чудесный…». Наброски последних глав «Онегина»:
В те дни, когда в садах Лицея Я безмятежно расцветал, Читал украдкой Апулея, А над Вергилием зевал… Ужель и впрям и в самом деле Без элегических затей, Весна моих промчалась дней (Что я шутя твердил доселе)? И ей ужель возврата нет? Ужель мне скоро тридцать лет?1829 год. Молодость кончилась. Из-под пера выходят не слишком веселые строки:
…Я говорю: промчатся годы, И сколько здесь ни видно нас, Мы все сойдем под вечны своды — И чей-нибудь уж близок час.На обороте 18-го и в начале 19-го листа этой же тетради — небольшой, трудно разбираемый черновик.
Только в 1884 году уже знакомый нам внук декабриста Вячеслав Евгеньевич Якушкин опубликовал из него две с половиной строки. А когда — уже в наше время — подготавливалось Полное академическое собрание Пушкина, пришел черед и всех остальных…
Сначала Пушкин написал:
О сколько ждут открытий чудных Ум и труд…Мысль сразу не дается, Поэт, видимо, находит, что Ум и Труд — слишком простые, маловыразительные образы. Постепенно они вытесняются другими — «смелый дух», «ошибки трудные».
И вдруг появляется «случай»:
И случай, вождь…Позже — новый образ: «случай — слепец»:
И случай отец Изобретательный слепец…Затем еще:
И ты слепой изобретатель…Наконец:
И случай, Бог изобретатель…Стихи не закончены. Пушкин перебелил только две с половиной строки и почему-то оставил работу.
Этот текст для Полного академического собрания сочинений Пушкина готовила Татьяна Григорьевна Цявловская. Она рассказывала, что ей жалко было отправлять чудесные строки в ту, финальную часть третьего тома, которая предназначалась для неосновных, черновых вариантов: ведь там стихи станут менее заметны и оттого — менее известны… В конце концов редакция решила поместить среди основных текстов Пушкина две с половиной беловые строки, опубликованные В. Е. Якушкиным, и еще две с половиной строки, которые Пушкин окончательными не считал, но которые все же сделались «последней его волей»: