Twinfinity Soul
Шрифт:
Многим она поделилась со мной за короткое время, и за время это успела устать она. Глазами своими я видел, как зевала она. Как потирала она веки свои руками грязными. Вскоре, когда я решил продолжить путь свой… не смог я встать. Девочка уснула, удобно устроившись на моих коленях, схватившись своими маленькими ручками за мои одеяния. И разбудить её я не мог, ибо спала она крепким сном. Неужели часы бессонные ослабили её, или же она нездорова? Так или иначе… не могу я оставить её одну.
На руки свои я взял её и выпрямил спину свою, вспоминая путь к нужному дому. Память меня не подвела в этот час: Нашёл я нужную дверь,
«Прошу простить меня. Ваше дитя… уснуло внезапно и…» - Не сразу узнала меня семья крестьянская, но голос мой, как оказалось, они запомнили навечно. Извинения мои пролетели мимо, и речь моя прервалась радостными восклицаниями:
«Благослови вас Отец-Создатель! Благослови ваше появление!» - выходило из уст матери-крестьянки, с радостью безбрежной и взглядом тёплым. Руки её, что к груди прижимались, забрали дитя спящее из рук моих, и голос её тихий завладел моими ушами: – «Прошу вас, Добрый Господин, останьтесь. Будьте гостем. Порадуйте мужа моего своим присутствием».
И остался я в доме крестьянском. Успокоил свою душу в уюте чужой семьи. Не хотелось мне, чужому человеку, становиться обузой в семье этой, но… в час поздний… Мне некуда было пойти. Они стали для меня спасителями.
Мне хватило нескольких часов, чтобы лучше узнать о судьбе семьи этой. Муж крестьянки этой был человеком трудящимся. Ремесленником, продающим на прилавках вещи своего производства. Не был он мастером в делах этих, но в работе своей он находил удовольствие… и заработок. Руками своими он чинил сломанные инструменты и подшивал рваные одежды, а если находил он себе материалы нужные, то мог он сделать и одежды красивые, и инструмент крепкий. И с ним мне удалось встретиться, порадовав своим видом. Конечно… рог мой… слегка напугал семью эту, но они судили не внешность мою глазами светлыми, а душу и деяния мои. Не боялись они порока на лице моём, и вскоре поняли слова юного дитя – дочери своей. Поняли, почему называла она меня «Добрым Даемоном».
Я доверил имя своё семье этой, а они поделились своими именами. Крестьянина-ремесленника звали Геве’лиос, жену её – Аме’лия, а дитя своё они прозвали довольно милым именем - Катъя’. И семья эта пригласила меня за стол. Семья эта… верила словам моим. Доверилась мне. Слушала меня.
Время шло незаметно рядом с этой семьёй. Наблюдал я за тем, как играет Катъя. Проводил часы за столом, разговаривая с Гевелиосом и женой её Амлией. О многих вещах я хотел спросить их, а они, в свою очередь, делились своими историями со мной. В час поздний я начал рассказывать им о своих планах. О том, что ждёт меня. В голове моей таился вопрос, и ответ на него мог предсказать мне исход побега. И даже после куска хлеба освящённого, который хранился в кармане моём… я не мог вспомнить нужных деталей.
«Гевелиос, прости за вопрос странный…» - я посмел перебить его посреди интересной истории, и он не обиделся просьбы этой, прислушавшись к словам моим. – «Скоро ли Орден начнёт наступление? Когда начнут они нападать на Даемона-зверя?»
Вопрос мой никак не смутил Гевелиоса. Ответил он мне без промедления с уверенностью в голосе своём:
– «161-я битва уже началась, Иорфей. Довольно рано началась. Да и людей отправили лишь пару тысяч. Говорят, что Орден закрыл ворота на целую неделю, выискивая
«Еретиком этим я и являюсь», - признался я Гевелиосу. Признание моё услышала даже жена его, выглянув из-за угла с лёгким ужасом на лице, прервавшись от купания чада своего в корыте с водой. – «Епископ оклеветал меня. Приказал Сыновьям и Дочерям своим избить меня и в темницу бросить. Чудом удалось мне бежать, но… этого недостаточно. За Горизонт убежать мне нужно».
Амелия была взбудоражена признанием моим:
«Это же безумие!» - восклицала она, прервав своего мужа на небольшой миг. – «Ты ведь идёшь прямо в пасть Даемону-зверю! Это самоубийство, а не свобода!»
В словах её был смысл, но…
– «А есть ли у меня выбор? Останься я на землях этих – сожгут меня на костре. И вечно прятаться от Судей у меня никак не получится. А что воистину видят люди за Горизонтом – никто точно не знает. Не знаю я, сожрёт ли меня Даемон-зверь, или же я сам стану зверем этим…»
Мои же собственные слова оставляли нотки страха в сердце моём. Неизвестность таилась за Горизонтом. Пугающая неизвестность. И не только мне было страшно думать об этом. Каждое упоминание Горизонта возрождало старые загадки в головах людских, ибо никто не мог описать картины те, глазами Святых увиденные. Никто, даже выжившие Рыцари, не рассказывали о том, что происходило там.
«Меня же пугает не Даемон-зверь, друг мой Иорфей», - произнёс Гевелиос со строгостью в голосе своём. Вызволил меня из мыслей тёмных речью своей. – «Твоя идея побега приведёт тебя к гибели, если хорошенько все не обдумать. С таким видом тебе не на глаза Судьев… Тебе даже на людях появляться опасно! А если ты попытаешься пробраться к открытым воротам – Стражники зарежут тебя без промедления! Они никого не пропустят, пока ворота не закроются».
Прав был Гевелиос, ибо план мой был не обдуман. Недостаточно подготовлен я был. Наш небольшой разговор прервался с появлением Катъи, вскарабкавшейся на мои колени.
Даже когда мать её указывала ей не приставать ко мне в лишний раз – Катъя не послушалась. К счастью, её появление слегка успокоило мой разум. Рад я был улыбке широкой и взгляду детскому, и не постеснялся я провести рукой по волосам ухоженным, привлекая её внимание. Нравились ей мои руки, и прижималась она к ним, буквально выпрашивая меня погладить её волосы, вновь и вновь. Эта небольшая пауза дала возможность Гевелиосу обдумать все хорошенько. Он знал, как помочь мне:
– «Позволь мне, друг, отдать тебе должное. Я могу починить твою маску, дабы она могла полностью скрыть твоё лицо. Я даже сделаю тебе небольшую повязку, на которой будет держаться эта маска. А ещё, если ты согласен, я постараюсь затупить, или даже… срубить твой рог».
«Прошу тебя, только не в этот час. Всему есть время», - Амелия призывала нас подождать словами своими, закрывая окна в дом створками деревянными. Час был поздний, по словам её, и словам этим я верил. Не заметил я, как спокойно текло время во время этого разговора. Каждый час… пролетел так быстро, что меня уже начинало клонить в сон. Увидев мой сонный вид, Амелия кивнула в мою сторону, произнеся слова тёплые мужу своему: - «Иорфей устал от разговоров и раздумий. Ему нужен отдых. И тебе, мой труженик, тоже следует отдохнуть. Иди в свою постель, а я отведу Иорфея наверх».