Ты его не знаешь
Шрифт:
Я вслушивалась: не зазвенит ли фальшивой ноткой его голос; вглядывалась: не дрогнет ли лицо, не сожмутся ли невольно пальцы, выдавая, что их хозяин лжет. И в то же время мне хотелось верить всему, что он говорит. Если сестра по-настоящему его любила — а я теперь понимала, что такое могло быть, мне открылась его привлекательность, — я не желала, чтобы он оказался человеком, отнявшим у нее жизнь. Было ли дело в самой природе этой деревни? Не знаю. Я никогда не была суеверной, но уже, казалось, ощущала влияние неведомых чар.
— Книжку Торпа я прочла дважды, от корки до корки.
— Неужели? — Мак-Коннел пристально (мне даже стало не по себе) смотрел на меня. —
— Вы были наиболее вероятной кандидатурой.
— Вероятность — штука странная, — возразил Мак-Коннел. — В плане эволюции, инстинктивное ощущение вероятного должно быть встроено в наши мозги, чтобы помогать уходить от опасности. На деле же большинство людей решительно неспособны просчитать вероятность того или иного события. К примеру, наша с вами встреча на первый взгляд может показаться совершенно невероятной. Но вы — путешественница, я — изгнанник, а Дириомо — не в такой уж дали от наезженных путей. Вообще говоря, люди склонны верить, что мир безопасен, и случайные проявления насилия заставляют их чувствовать собственную незащищенность. Поэтому, когда совершается убийство, им инстинктивно хочется обвинить того, кто близок к жертве, невзирая на то, что вероятностью обусловлено: мы все систематически вступаем в непосредственный контакт с опасными индивидами.
— А как же та математическая проблема? — спросила я. — Гипотеза Гольдбаха. Торп предположил, что вы с Лилой вплотную подошли к ее решению, и вам не захотелось делиться славой.
— Вплотную подошли к ее доказательству, — поправил он. — Но это смехотворно. Ни о каком «вплотную» и речи не было. Торп ничего не смыслит. Я, впрочем, не поставил на ней крест. Перебравшись сюда, работал над гипотезой почти все свободное время. Это успокаивало, помогало коротать время. Более того, признаюсь, гипотеза Гольдбаха напоминала мне о Лиле. Такой у нас с ней был уговор: мы докажем эту гипотезу. Как меня мучила совесть, когда она погибла… Почему меня не было рядом! Тем вечером я должен был отвезти ее домой после ужина, а я не отвез: мы засиделись, и мне надо было бежать домой, к сыну. Он без меня не засыпал. И я только проводил ее до остановки. С той поры каждый божий день просыпаюсь с чувством, что предал ее.
За окном ливень стегал беззащитные деревья, пахло зеленью и землей. Кондиционера у меня не было, и окно я держала открытым. Жалюзи неплохо защищали от дождя, но несколько капель все же шлепнулись на пол.
Мак-Коннел подался вперед, шаркнув стулом по полу, коснулся своим коленом моего. У меня рука сама собой нырнула в сумку. Мак-Коннел заметил это непроизвольное движение. Страдальчески сморщился.
— Не надо меня бояться, — проговорил он. — У вас нет ни малейшего повода для страха. Я любил вашу сестру, Элли. Никогда и ни за что я не смог бы причинить ей боль.
Мне хотелось верить ему. Ради Лилы я хотела, чтобы это было правдой.
Он встал, собираясь уходить. В глазах читалась безнадежность. Должно быть, он чувствовал, что ему не убедить меня.
— Погодите, — сказала я. — Еще один вопрос.
— Да?
— А что ваш сын, Томас?
— Ему в этом году исполнится двадцать три. Через несколько месяцев после переезда в Никарагуа я звонил
— А вы не думали попытаться отыскать его?
— Каждый день думал. А теперь мне кажется, если бы он хотел — сам нашел бы меня.
Он поднял книгу, кепку.
— Поздно уже. Спасибо, что выслушали.
— Погодите, — снова сказала я, но задержать его было нечем. А мне так хотелось услышать еще что-нибудь о сестре, вспомнить прошлое вместе с этим человеком, который знал ее совершенно с другой стороны. Как быстро, всего за один день, немыслимое может стать реальным.
Он шагнул к двери, взялся за ручку и тут словно вспомнил о чем-то.
— Лила когда-нибудь рассказывала вам о Марии Агнези?
— Да, а еще про Софию Герман, Олив Хэзлитт, Шарлотту Ангас Скотт, Гипатию [19] .
— Тогда вы помните, как именно Агнези решала задачи?
Я покачала головой.
— Биографы утверждают, что Агнези была лунатиком. Промучившись безрезультатно над какой-нибудь мудреной задачей, она отправлялась спать. Предание гласит, что, проснувшись поутру, она находила у себя на столе готовое решение. Но я всегда считал это не более чем милой выдумкой. Просто когда она просыпалась на следующее утро, наступал новый день, и она смотрела на все по-новому.
19
Женщины-математики разных времен и народов.
Он открыл дверь и растворился в темноте коридора. Какое-то время я стояла не двигаясь. Не выдумка ли эта ночь, не игра ли моего воображения? Потом подошла к окну и отодвинула жалюзи. Неясный силуэт медленно двигался вдоль улицы, и дождь усердно поливал его.
Десять
После ухода Мак-Коннела я припомнила наш с Лилой разговор в тот день, когда она примеряла синее платьице в обтяжку и рассказывала мне о своем намерении доказать гипотезу Гольдбаха. Это было за несколько недель до ее смерти.
Любое четное число, не меньше четырех, можно представить в виде суммы двух простых чисел [20] .
Лила растолковала мне эту гипотезу просто и ясно. Это было частью ее непрекращающихся усилий просветить меня в области, недоступной моему уму. Она, вероятно, полагала, что если долго и терпеливо заниматься моим образованием, то мне откроется неземная красота чисел. А я не особенно и сопротивлялась, потому что каким-то чудом ей удалось вызвать у меня интерес, в чем не преуспел ни один из моих учителей. Она любила рассказывать мне о людях, стоявших за числами. Пуанкаре и Агнези, Ферма и Рамануджан, Эйлер, Лейбниц и Паскаль. Если сам по себе предмет был по большей части совершенно непостижим, то «человеческая» сторона математики и всякие истории вокруг нее меня здорово увлекали.
20
В таком виде эту гипотезу сформулировал великий математик Леонард Эйлер. Утверждение это носит название бинарной гипотезы Гольдбаха (или гипотеза Эйлера).