Ты его не знаешь
Шрифт:
Поскольку для меня математика всегда была темным лесом, китайской грамотой, то мне тетрадка представлялась книгой, полной мистических загадок. Все эти годы я не забывала ее, эту потерянную тетрадь, которая, казалось мне, хранит сокровеннейшие тайны моей сестры. С трепетом я раскрыла ее — цифры, буквы и символы сверху донизу покрывали страницу, в точности как отпечаталось в моей памяти. У Лилы был великолепный почерк. Меня восхищало, как сгущались чернила в завершении каждой цифры, словно Лила чуть медлила, прежде чем перейти к следующей, словно каждая цифра была для нее не просто частичкой целого, не фрагментом вычисления, но имела собственный характер, заключала в себе целый мир.
На
Математическое доказательство должно напоминать простое и четкое созвездие, а не беспорядочное скопление звезд Млечного Пути.
Под цитатой она набросала фломастером шесть звезд созвездия Лиры, соединила звезды зубчатой карандашной линией и подписала названия: Вега, Шелиак, Сулафат, Эпсилон, Аладфар, Аль Афар.
— Да кто про нее слыхал, про эту твою Лиру! — фыркнула я однажды, когда Лила сказала, что это ее любимое созвездие.
22
Годври Харолд Харди (1877–1947) — выдающийся английский математик, его «Курс чистой математики» и поныне является одним из лучших учебников.
Растянувшись на прохладной, влажной траве за домом, мы глазели на небо. Осенью у Лилы начиналась учеба в старших классах, а сейчас было лето; у нас в районе неожиданно вырубился свет (редкое для города явление), родители отправились спать, а мы посреди ночи потихоньку выскользнули во двор, разлеглись на травке, уплетали пирожные и строили планы на будущее. Я хрустела карамельной посыпкой, слизывала тающую на губах шоколадную глазурь. Вокруг звенела, стрекотала всякая живность. Такие звуки мне доводилось слышать только в нашем летнем домике на Русской реке, а в городе — никогда. Голоса ночи, запахи травы и жасмина, недавно посаженного мамой, — все переплелось, мы словно очутились в ином мире.
— Орфей получил лиру от самого Аполлона, — начала Лила. — Когда Орфей играл на ней, даже животные замирали, завороженные красотой музыки. Однажды его жену Эвридику укусила змея и она умерла. Орфей очень горевал. Не ел, не спал, все думал о своей прекрасной погибшей жене. А потом взял да и отправился в царство мертвых и сыграл на лире Плутону и Персефоне. Король и королева подземного царства, как все, не смогли устоять перед его волшебной игрой и разрешили Орфею увести Эвридику на землю, к людям. Но с одним условием…
Я затаила дыхание. Звезды, кромешная темень не освещенной электричеством ночи; новый, неузнаваемый облик знакомого кусочка нашего мира, и мы с Лилой под звездным небом, бок о бок — как в сказке. Должно быть, она тоже это почувствовала, потому что потянулась ко мне и взяла за руку.
— С каким условием? — прошептала я.
— Он не должен был оборачиваться, пока не покинет царства мертвых, не то Эвридику заберут.
— И что было потом?
— Он долго крепился. Шаг за шагом, взяв жену за руку, вел ее на землю. Они уже почти дошли, и тут Орфей не выдержал — ему захотелось сию минуту увидеть красоту Эвридики, и он обернулся.
— И что тогда?
Не должны боги особо придираться, думала я. Все-таки парень почти всю дорогу держался. И уж очень жену любит.
— Орфей протянул к ней руки, чтобы обнять, но Эвридика выскользнула из его объятий и унеслась в мир теней. И Орфею пришлось возвращаться на землю одному. А дома, в своей родной Фракии, оттого что во второй раз потерял жену, он так затосковал, что вообще перестал замечать женщин. Те разозлились и
За забором что-то зашуршало, и я покрепче уцепилась за руку Лилы.
— Зевс достал лиру из реки и забросил на небо, — закончила рассказ Лила. — Иди-ка сюда.
Я торопливо подползла поближе, а она подняла руку, не выпуская моей, и указала на небо.
— Где кончик пальца, там Вега. Видишь?
Я изо всех сил старалась разглядеть звезду, но их было превеликое множество, и все жутко далеко — как же угадать, в какую именно она тычет пальцем?
— Верхний правый угол Летнего треугольника, вторая по яркости звезда Северного полушария. Найдешь Вегу — найдешь Лиру [23] .
23
Летний треугольник — группа из трех ярких звезд (Вега, Альтаир и Денеб), в Северном полушарии он прекрасно виден летом, потому и получил такое название.
Мы долго лежали. Я даже задремала. Потом открыла глаза — надо мной склонилась Лила с влажными от ночной росы волосами.
— Вставай, — шепнула она, нащупывая мою руку.
Через день или два вскоре после исчезновения Лилы я вышла во двор и попыталась отыскать Вегу. Легла на траву, как тогда, в детстве, но ярко горели огни города, и различимы были всего несколько звездочек. Я вглядывалась в небесную мглу, высматривая вторую по яркости звезду Северного полушария, и когда, как мне показалось, обнаружила ее и повела мысленную линию к левой верхней точке созвездия Лиры, моя звезда вдруг тронулась с места. Это была не Вега, а всего-навсего спутник.
Прошло много времени с тех пор, как Лила поведала мне о Лире, вообще — с той поры, как мы говорили с ней о чем-либо мало-мальски стоящем. Я уже чувствовала — случилось нечто ужасное, но даже вообразить не могла, что Лилы больше нет. На следующий день раздастся звонок из Герневилля.
Для меня самое тягостное в истории Орфея не то, что он дважды потерял Эвридику, а то, что, когда она ускользала от него во второй раз, он был не в силах дотронуться до нее. Мы с Лилой, когда были маленькими, постоянно прикасались друг к другу — заплетали друг дружке косички, возились на полу, танцевали под старые мамины записи. Но мы взрослели и все реже касались друг друга. В конце концов прикосновения ограничились случайными столкновениями в коридоре, ну иногда еще я нарушала незримую границу, положив руку ей на плечо, чтобы вывести из задумчивости. В отличие от меня, Лила не была ласковой. В тех редких случаях, когда я хотела обнять ее — в день рождения, при прощании в аэропорту перед ее отправлением на очередную математическую конференцию, — я чувствовала, как она подсознательно упирается.
Той ночью, лежа в одиночестве на заднем дворе и выискивая Лиру, я вдруг подумала: как давно я не обнимала свою сестру. И решила — как только Лила вернется, как только снова увижу ее, крепко прижму к себе и долго-долго не отпущу, хочет она того или нет. Но Лила так никогда и не вернулась.
Тринадцать
«Каждый рассказ предполагает некий договор с читателем, основные положения коего излагаются на первой же странице, а лучше — в первой строке: место и время действия, герои, ритм языка и, самое главное, точка обзора: чьими глазами читатель взирает на историю, из какого далека слышит ее. Если по ходу дела эта точка обзора меняется — договор с читателем расторгается. Фундамент рушится, и читатель вспоминает, что это всего лишь вымысел».