Ты и небо
Шрифт:
– Ну, подарил. Всем чай или кому-то кофе? – спросила Инна.
– Всем, всем! Ты нам зубы не заговаривай. Колись, кто тебе цветы дарит! – допытывалась Вика.
– Тебе же сказали: мужчина!
– Опять темнишь! Всегда ты так. Подруга называется. Мы хотим знать подробности.
– Нет пока никаких подробностей, – вздохнула Инна и, понимая, что девчонки не отстанут, добавила: – Максим с работы.
– Что за Максим? Давно это у вас? – последовали вопросы.
– Мы просто сходили в театр.
– И все?
– Все.
– Там одним театром не ограничилось, – со знанием дела поведала Светлана.
–
– Инка поест, отогреется и подобреет, может, тогда еще что-нибудь расскажет, – согласилась Света. Ей и самой хотелось уже что-нибудь съесть.
На столе компанию дожидался горячий чай с ванильными слоеными булочками, которые они купили в пекарне по дороге после прогулки под ледяным ветром. Прогулка была запланирована в Летнем саду, но после сада Мохова всех потащила на выставку в Петропавловскую крепость, и подруги шли пешком через почти шестисотметровый Троицкий мост. Они нагулялись и намерзлись, потом все вместе поехали к Инне.
Ясновская жила одна в своей маленькой квартирке с минимумом вещей. Света и Вика еще не покинули родительские дома. У Светы была своя комната, которую она отвоевала у матери и старшей сестры, а в Викином расположении в ее большой семье находился лишь диван, и тот вечно занятый кем-то из домочадцев. Света и Вика не успели обзавестись собственными семьями, отчего с ними было легко и весело.
– Ну, – напомнила Мохова. – Ты нам еще что-нибудь расскажешь?
– Я вот тут стих сочинила. Про осень.
– Опять стих! – прыснула Света. Судя по гримасе Вики, она была солидарна с Васильевой.
Подруги не понимали ее увлечения стихоплетством. Вика называла ее стихи «хи-хи», а Света говорила: «стишки-грешки».
– Про осень потом. Ты лучше про Максима расскажи, – потребовала Виктория.
– Он симпатичный? – поинтересовалась Света.
– Тебе не понравится, – отрезала Инна.
Васильева выбирала исключительно иностранцев южных кровей. То у нее был роман с греком, то с итальянцем, а то в одно время она чуть не вышла замуж за турка, но в последний момент свадьба расстроилась, и Светке пришлось вернуться на родину. По словам Светланы, ее отвергли родители жениха – они видели в качестве снохи исключительно турчанку.
– Максим светлоглазый и белобрысый. А еще он худощавый, – Инна попыталась погасить интерес подруг.
Если не врать самой себе, Максим Комаров имел приятную внешность: стройный, подтянутый, с по-юношески открытым лицом. Его серые глаза имели такой необычный оттенок, что казались серебристыми, как перелив волны. Или это только Инна их такими видела? Она даже сочинила о нем стихи:
Бьются волны о снежные скалы Его белесых ресниц. Девы, не наполняйте бокалы — Макс не любит алкогольвиц!Максим работал руководителем проекта и появлялся в их отделе нечасто – находился преимущественно в разъездах. Про него говорили «молодой, да ранний», как бы желая подчеркнуть, что он не заслуженно занимает свою должность. Этакий везунчик-попрыгунчик. Многим старожилам «Лимба» не нравилось, что Комаров слишком быстро двигается по карьерной лестнице. Четыре года назад он
Сами ворчуны никуда со своих мест передвигаться не стремятся. Руководитель проекта – это же вечная беготня по совещаниям и объектам.
Инна видела в Комарове серьезного и целеустремленного молодого человека. Возможно, начинай они с ним вместе с самых азов, она бы относилась к Максиму иначе, может, даже примкнула бы к стану ворчунов.
На корпоративных сабантуях Комаров никогда не пил, чем выгодно отличался от коллег. Говорил мало, больше слушал, поджимая губы с легкой иронией. В общем, Инна видела в Максиме одни лишь плюсы. И даже, возможно, влюбилась бы, будь в нем еще хоть капелька той неуловимой особенности или, на худой конец, сумасшедшинки, которая в итоге решает все и заставляет потерять голову.
Они изредка вместе обедали в заводском кафе, друг другу улыбались при встрече и в общих беседах поддерживали друг друга короткими, вескими фразами, из чего становилось ясно, что они – одна команда.
У них с Максимом действительно ничего, кроме похода в театр, не было: Комаров не торопил события, присматривался, взвешивал, а Инна предпочитала плыть по течению, ничего не загадывая. Смотрели «Жизель» в Михайловском. После балета гуляли по набережным. Вечер выдался на удивление теплым и безветренным. Блики фонарей в темной воде Зимней канавки. Они стояли под торжественными сводами Эрмитажа, темнота создавала иллюзию уединения. Мир для двоих, безлюдный уголок в центре большого города. Слова были лишними, хотелось молчать, и это совместное молчание делало их идеальными собеседниками. Потом они бродили по набережной, любуясь множеством огней, отраженных в темной воде, и вдыхая сырость Невы. Опьяненным этим колдовством, им обоим почудился призрак любви. Когда Инна у причала задумчиво смотрела на речные волны, набегающие на гранитные ступени, Максим едва коснулся губами ее щеки.
Как странно: она ничего такого не почувствовала, словно этот поцелуй не был у них первым. Как будто бы ее поцеловал родственник. Инна не отстранилась, но и не позволила сократить дистанцию. Впрочем, Максим и не пытался наступать. Он замер, анализируя свой поступок. Комаров привык все взвешивать и обдумывать.
«Не бабник», – отметила про себя девушка. Это, несомненно, было хорошим качеством, но Инна ощутила легкое разочарование. Хотелось, чтобы за ней красиво ухаживали, осыпали комплиментами, гусарили. Пудрили мозги, черт возьми!
«С Максимом, пожалуй, голову не потеряешь, – не без сожаления отметила Инна. – Его самого надо охмурять. А вот фигушки! – взбунтовалась ее натура. – Пусть другие из платьев выскакивают, если охота, а я не буду!»
– Пойдем, уже поздно, – произнесла она.
Комаров, как солдат по команде, выпрямился и начал подниматься по ступеням. Около Гостиного двора, немного помявшись, Максим произнес: «Отлучусь на минутку!» – и исчез в переходе. Вернулся минут через десять, когда Инна уже хотела уйти.