Ты идешь меня искать?
Шрифт:
Я обращаюсь к себе будущей,
Которая будет через 20 лет!
Слышишь: «Не смей становится будничной!
Не смей тушить в себе праздника свет!»
Может наивным покажется,
Через столько времени
Кто же из взрослых отважится,
Гореть своим собственным светом?!
«Лучше не выделяться!»
Это привычный девиз!
Стараются им прикрываться,
И движутся, падают вниз!
Неужели такой же я буду?
О подлости буду молчать?
О сегодняшней «я» позабуду,
И совесть спокойно моя будет спать?
106—18,106-18 Набатом, набатом, набатом во мне!
Во сне, наяву ли, не смею отдаться,
Желанью прорваться сквозь трубку к тебе!
Опять набираю и снова бросаю,
Услышав твой голос до боли родной!
Я помню любимый, я знаю, я знаю,
Идти ты не можешь моею тропой!
Дари огонь мне лунный свет,
Но не сули грядущих бед,
Из рук его не забирай,
В руках его сладчайший рай;
Сладчайший рай,
Сладчайший ад,
Пускай
От грозди я не оторвусь,
И этим ядом я упьюсь!
Вот и всё. Забиты ставни,
И следы заносит ветер.
Всё быстрей от жизни давней,
Отстают и машут дети.
Это мы, но нам нет дела,
Да нас оставшихся вне дома,
Мальчик машет так не смело,
Девочка мне так знакома!
Мы уходим дальше дальше,
Врозь, следам уж не сомкнуться!
Но всё машет, машет мальчик,
Девочка зовёт вернуться!
Поздно.
Вас было мало и вы уходили,
Сердце мое с собой уносили,
Уносили часы проведённые вместе,
Наше общие мысли и песни.
Грустные, нежные, добрые, злые,
В юности все мы немного такие,
Нет надежды на ваше ко мне возвращенье,
Только будьте со мной в час его всепрощенья!
Пусть застынет рука, и слова пусть прервутся,
Он уронит бокал, ты ж удержишь то блюдце,
Вам меня не понять, и вы всё же поймёте,
Целовать, не обнять, всё равно ведь уйдёте.
Конец ознакомительного фрагмента.