Ты – лучший
Шрифт:
– И что потом?
– Видишь ли, рыжая, в сельве водятся отнюдь не только птицы и змеи. А по верованиям яномами, тот самый бог, которому обычно и требуется человеческая кровь, всегда приходит в образе Ягуара.
Морин остановилась и от волнения даже сняла шляпу, до смерти ей надоевшую.
– Ягуар! Эдди говорил что-то о Сыне Ягуара! Ты тоже в чем-то таком участвовал, да, Джон?!
Джон остановился, вытер со лба пот, вздохнул, потом тщательно нахлобучил шляпу обратно на рыжую голову Морин и нехотя подтвердил:
– Можно сказать и так. Только я в этом совсем недавно разобрался до конца. Тогда-то
– Рассказывай или я умру!
– Ну… только это секрет. Да нет, не то чтобы я был суеверен, но здесь принято хранить свои тайны… понимаешь, может, магия и в самом деле существует…
– Джон Карлайл! Прекрати рассказывать ирландке про магию! В этом я разбираюсь лучше тебя. Умоляю, рассказывай про ягуара…
– Да. Ладно. В общем, лет десять назад в здешних местах объявился ягуар-людоед. Честно говоря, все ягуары вполне способны задрать человека, но этот был особенно наглый. Воровал спящих людей прямо от костра. Убивал не только стариков и детей, как заведено в природе, а еще и не боялся нападать на двоих-троих взрослых мужчин одновременно. Естественно, его стали считать демоном. Великим Ягуаром. Тут приезжает Джон Карлайл, только-только получивший диплом Оксфорда, накушавшийся цивилизации и готовый к любым подвигам. Кричит: а кто тут самый великий охотник?! И немедленно идет к яномами, желая убить ягуара-людоеда…
– А ты с ними уже был знаком?
– Конечно. Они давным-давно знали моего отца. С тех самых пор, когда он впервые появился в здешних местах. Он ведь был упрям как мул и все хотел сделать сам. Яномами прозвали его Дикое Сердце. Папа брал меня с собой, как только я научился держаться в седле, а было мне тогда три года.
– Ого!
– Нормально. В три года он подарил мне моего первого пони. Вот. Короче, я пришел к яномами, вот в то самое племя, куда мы сейчас идем, и стал их уговаривать разрешить мне пойти вместе с ними на охоту за этим ягуаром. Они долго отказывались, уговаривали меня, чирикали на своем птичьем говоре, я даже не все понимал, а потом согласились и стали готовить к ночной охоте. Для начала раздели и натерли какой-то травой…
– Очень романтично. Представляю: голый босс в набедренной повязке…
– Во-первых, БЕЗ набедренной повязки. Во-вторых, в этом есть смысл.
– Какой? Я не вредничаю, мне правда интересно…
– Видишь ли, рыжая, яномами славятся своими охотничьими навыками. Но одно из самых их удивительных умений вообще не поддается описанию. Дело в том, что, скажем, голодного крокодила, почуявшего запах добычи, может остановить только разрывная пуля в голову. Если эта добыча к тому же подранена, то и разрывной пули может оказаться мало. Крокодилы чуют кровь и живую плоть за милю. Так вот, яномами ухитряются проплывать мимо крокодилов, и те их не трогают. То же касается и наземных хищников.
– Босс, я глупая. Я не понимаю, при чем здесь отсутствие набедренной повязки…
– Вот я к этому и веду. Это мне объяснили их лучшие охотники. Видишь ли, человек всегда чем-то пахнет. Здоровьем, болезнью, любовью, ненавистью, страхом, радостью. Сильнее всего для зверя пахнет страх человека. Даже самый хладнокровный охотник при виде или при мысли о крокодиле или ягуаре хоть на секунду,
– Это чтоб окончательно отбить запах страха?
– И это тоже. А еще камуфляж – пахнуть, как сельва, анальгетик – многие травы притупляют болевой рефлекс, наркотик – о листьях коки ты, я надеюсь, слышала.
– Класс! Так что было дальше?
– Дальше… я вместе с лучшими охотниками племени углубился в сельву. Потом понял, что остался один. Это меня тогда не смутило. Охотники яномами умеют становится практически невидимыми. А потом на меня прыгнул ягуар.
В этот момент над головой Морин с громким шорохом вспорхнула какая-то птица, и девушка с отчаянным воплем метнулась в объятия Джона. Она прижалась к его груди, и он мгновенно почувствовал острейшее желание закончить сегодняшнюю экскурсию прямо здесь, на мягкой травке…
Морин предприняла попытку освободиться из стальных объятий, уперлась руками в грудь Джона – и остолбенела. Под распахнувшейся рубашкой, на широкой, смуглой, словно отлитой из бронзы груди светлой лентой выделялся страшный шрам. Морин, совершенно не отдавая себе отчета в своих действиях, провела кончиками пальцев по этому зловещему следу кровавой охоты.
– Это… оттуда?
– Да. Он меня здорово порвал. Самое удивительное, что я его все-таки убил, а сам выжил. Тогда меня и назвали Сыном Ягуара.
– Джон… Но ведь это же здорово! То есть, я хочу сказать, это ужасно и все такое, но ведь ты победил?
Джон выпустил Морин и криво усмехнулся, отводя глаза.
– Видишь ли, я именно так и думал долгие годы. И лишь недавно узнал правду.
– Какую правду?
Он беспомощно вцепился всей пятерней в спутанные черные волосы, выбившиеся из-под шляпы, и неуверенно произнес:
– Я не говорил об этом ни одному человеку, Морин. Собственно, и правильно делал. Индейцы и так знали правду с самого начала, а белые подняли бы меня на смех. Если ты засмеешься, я тебя задушу, клянусь!
– Ты что! Мою прапрапрабабку, бабушку Морриган чуть не спалили на костре, так что ко всем этим делам я отношусь вполне серьезно!
– Понимаешь… Ладно, была не была! В общем, считается, что в тот раз Великий Ягуар потребовал свою жертву не вовремя. Такое бывало, но очень редко. У племени просто не было… э-э-э… подходящих кандидатов. И тут появляюсь я, молодой глупый белый. Они меня любили, уважали моего отца, но я все-таки был чужим. Интересы племени превыше всего. Они честно пытались меня отговорить, а когда не получилось, с чистой совестью приготовили меня, так сказать, на заклание. Я шел не на охоту, а на смерть.
– Но ты выжил! Ты победил!
Джон немного растерянно усмехнулся, посмотрел прямо на Морин и медленно произнес:
– Великого Ягуара нельзя победить. Он бог. Он не принял мою кровь, но я пролил ее. Трудно объяснить все эти верования… Одним словом, я что-то вроде… проклятого. Одержимого. Потому меня и назвали Сыном Ягуара.
Морин смотрела на Джона широко раскрытыми зелеными глазищами, и в них не было ни насмешки, ни страха, ни недоверия. Пожалуй… сочувствие. И тревога.
– Джон? А чем грозит это проклятие? И как его можно снять?